Софи свела тоненькие ниточки бровей.
— А что стало с твоей сестрой?
На глазах мужчины показались слезы.
— Я не знаю. Я даже не попрощался с ней.
— Почему?
— Мне не хотелось ее впутывать. Это теперь я понимаю, что нам следовало бежать вместе, но тогда я не был уверен, что побег удастся. Меня вполне могли пристрелить... Гардения все поняла иначе. Она решила, что я хочу единолично всем воспользоваться... И когда я ей позвонил, чтобы все объяснить, Гардения отказалась меня выслушать, сказала, что я предатель.
— Значит, ты не знаешь, что с ней?
— Нет.
— И ты не пытался связаться с ней еще раз?
— Пытался, через разные службы. Должно быть, она вышла замуж и сменила имя... Наверное, я отыскал бы ее, если бы сам приехал в Литву, но... Но пока с меня не снято обвинение, я не могу этого сделать.
Софи пожала округлыми плечами. Известие о том, что сестра мужа безвестно пропала, нисколько ее не взволновало, скорее, наоборот, успокоило.
— И все равно я ничего не понимаю. — Она морщила аккуратный носик. — С какой стати полиции столько лет тебя разыскивать за какую-ту дурацкую кражу? К тому же вещей, принадлежащих тебе?
Петер тяжело вздохнул:
— Все так и не так. В ту ночь, когда я оказался в музее, случилось еще кое-что: пропала коллекция золотых монет, но главное... был убит человек. Директор музея.
— Ты убил его! — Софи охнула.
Петер медленно, словно ведя многолетний спор с самим собой, покачал головой:
— Нет, я не убивал его. Я его презирал, но не убивал. Все же он был отцом моей жены. Хотя я ее и не любил. Но я порядочный человек, я жил в их доме, у нас родилась дочь. Я не мог убить своего тестя — ведь мы стали родственниками. И уж тем более я не стал бы красть золотые монеты. Зачем они мне.
— А кто же тогда это сделал?
— Понятия не имею. Но только когда на следующий день обнаружили труп директора, а меня опознали как человека, посетившего музей ночью, мне пришлось бежать. Я едва успел заскочить домой, чтобы попрощаться с женой, попытаться убедить ее, что не я виновник гибели ее отца... Обещал, что обязательно вытащу их с дочерью, но... — Узловатые пальцы сжались. — В общем, не сложилось. Уже много позже, когда Литва стала самостоятельным государством, я хотел перевезти жену с дочерью на Запад. Елена отказалась. Даже обсуждать эту тему не стала. Единственное, на что она согласилась, — получать деньги для нашей дочери. И так продолжалось до вчерашнего дня.
— А что произошло вчера? — подозрительно нахмурилась блондинка.
