А еще я понимал: я подстроил все так умно, что Дикки нипочем не придет в голову обвинить меня. Он всегда будет думать, что произошел несчастный случай.
Тем не менее даже тогда я не совершил ошибку, недооценив врага. Когда Дикки наконец очухался и похромал домой, припоминаю, что я принял решение впредь избегать лобовых атак. Меня посетила изумительная идея.
Карсуэлл.
Так звали старого учителя, ядовитого, как змея, до безобразия несправедливого к нам, мальчишкам. После одного особенно мерзкого его выступления я подбил Дика уговорить одноклассников не делать домашку и не отвечать, если их вызовут на уроке. И я знал, что Дик это домашнее задание уже сделал.
Итак, собравшись в дальнем углу школьного двора, мы со всей церемониальной торжественностью, свойственной мальчишескому племени, договорились устроить мятеж. После этого все разошлись, и мы с Диком двинулись домой. Дорога вела нас мимо полицейского участка и кирпичного желтого здания суда. Небрежно, словно это не имело никакого значения для моей молодой жизни, я сообщил Дику, что, вообще-то, задуманный нами бунт — штука довольно серьезная. Ведь за учителем стоит директор школы, а за директором — полицейский. Дик вжал голову в плечи, когда с ним поздоровался добродушный офицер Мейсон. До дома мой дружок дошел уже совсем несчастным.
Я предусмотрительно подождал, пока он поговорит со своей матерью — я ей никогда не нравился, и это было взаимно. Мучимая мигренью, она лежала в сумрачной гостиной. Она произнесла что-то вроде:
— …И всегда будь хорошим мальчиком.
Когда Дик на цыпочках вышел из гостиной, я сказал ему словно под влиянием момента:
— Фу-ты, Дик, а я не знал, что твоя мать так больна. Спорим, если ты попадешь в переделку, она страшно разволнуется и с ней может что-нибудь случиться.
Стоя в темной прихожей, он скорчился, будто у него разболелся живот.
На следующее утро Карсуэлл вызвал Дика в начале урока. Возможно, он нутром почуял бунт и был достаточно умен, чтобы потянуть за самое слабое звено. Дик, сидящий за задней партой и надежно прикрытый толстым пареньком перед ним, машинально и очень быстро черкал в тетрадке — такая у него была привычка. Я заметил, что в этот раз он выводил слова, а не узоры и что карандаш метался с мнимой бесцельностью. Я с одобрением разглядел слова «полиция», «тюрьма» и «мама».
Карсуэлл сморщил мясистую физиономию и повторил вопрос, уже раздраженно. Карандаш Дика вздрогнул и остановился, а потом мой дружок, словно во сне, выдал правильный ответ.
