Живот раздуло; должно быть, из-за пива. Ее тело больше ей не принадлежало, жило какой-то своей жизнью. За последний год она обнаружила, что стоит выяснить причину какого-то неприятного ощущения, как придется отказаться от очередного удовольствия или резко его ограничить. Теперь уже нельзя есть и пить так, как раньше. В ее жизнь неумолимо что-то вторгалось: подавляющее и смехотворное одновременно. Только недавно она поняла, что конкретно это неудобство было с ней уже давно.
Она стянула сорочку и бросила в соломенную корзину, куда складывала только свою одежду. Шершавая солома оставляла зацепки на чулках, но она не меняла корзину, то ли по инерции, то ли бунтуя против практичности. Она сняла остальную одежду. Духи «Герлен» уже превратились в спирт, но она всё же капнула немного на свой живот, полный пива. Она прошла по коридору в спальню и нашла свою ночную рубашку – на полу, где и оставила ее.
Чарли, должно быть, подъезжает к дому, к этой многолюдной мрачной каменной громадине 1920 года, в которой живет. Хорошо, значит, это звонил он. Но зачем? И потом молчал? Или он солгал? Пытался ее успокоить, обменивая грех на грех. Это Чарли дышал в трубку? Так ведут себя только помешанные. Сегодня будет неприятный серый день; пепельный свет в комнате уже вызывает раздражение, как слишком протяжная музыкальная нота. Она посмотрела на Отто сверху вниз.
Даже во сне он выглядел благоразумным, хотя неимоверно перекрученное постельное белье наводило на мысль, что разумность во сне достигалась высокой ценой. Ей хотелось разбудить его, сказать, что он правильно избавился от Чарли, человека, одержимо стремящегося самоутвердиться, доказать, что он человечнее. Ему не нужно было, чтобы Отто скорбел из-за разрыва их партнерства, – он хотел, чтобы Отто признал: он, Чарли – стоящий человек, золотое сердце, вот он кто! И теперь ее ужасала мысль о том, что она выболтала ему свой секрет – беспечно, как протянула бы ребенку игрушку.
Еще хуже, еще унизительнее было то, что своего любовника, Фрэнсиса Эрли, она считала примерно таким же человеком, каким Чарли считал себя.
Забраться под одеяло, не разбудив Отто, не было никакой возможности. Она взяла из шкафа теплое пальто и укрылась им. Потом она начала рассказывать себе о Фрэнсисе. Она часто вспоминала эту историю, убаюкивая себя, погружая в сон, собирая воедино призрачные воспоминания о человеке, в чье реальное существование уже почти не верила.
