– Боль пугает меня больше, чем смерть, – сказала Софи. – Я даже не хочу, чтобы мне давали болеутоляющее, потому что боюсь, что боль его победит. И тогда ничего не останется – кроме боли.
Он рассмеялся, и она подумала, что он бесчеловечен. Потом тоже засмеялась. Из темных дверей почты вышел полицейский и медленно направился в их сторону. Чарли приобнял ее, они пересекли широкую улицу и свернули в переулок.
– Почему я чувствую себя жуликом? – пробормотал он.
– Какой смысл встречаться с Отто? – спросила она внезапно. – Ведь совершенно же незачем, правда?
– Я хочу, чтобы он признал: произошло кое-что важное. Ты знала, что когда люди меняются медленно и бесповоротно и всё уже отмерло, единственный способ излечить их – это бомба в окно? Я не могу жить так, будто в мире ничего не поменялось.
– Это ведь ты ушел, – сказала она. – Он даже не знает, что ты так себя чувствуешь.
– Нет, не знает. И это его нравственный провал.
У него действительно лицо красивого ребенка, подумала она, как и сказал Майк Гольштейн. Однажды, всего на мгновение, она увидела его таким, какой он есть – это было на лодке прошлым летом, в яркий замечательный день: голубые глаза широко распахнуты, он смотрит вверх на мачту с индикатором ветра, волосы выбелены летним солнцем, рот пухлый, крупный нос, – и подумала о путто[10] эпохи Ренессанса.
– Смотри, вон что-то открытое, – сказала она. – В каком смысле нравственный провал? Он такой же, как и большинство людей.
– Меня не волнует большинство.
– Я думала, именно большинство тебя и волнует.
– Не придирайся, – сказал он, открывая перед ней дверь и поторапливая зайти внутрь. – Боже, как я замерз.
Тусклые лампочки лили оранжевый свет на обои «под кирпичную кладку». Где-то во мраке негромко играло радио, изредка потрескивая. Бармен – одна рука на барной стойке, другая – на полке напротив, ноги расставлены на всю ширину, – задрав голову, смотрел в безмолвный экран небольшого телевизора, подвешенного к потолку.
– Это не Элис Фэй[11]? – спросила Софи.
Бармен повернулся, чтобы взглянуть на нее. Улыбнулся:
– Старая добрая Элис.
Они заняли кабинку, но никто не подошел принять заказ. Чарли сказал, что больше всего ему сейчас хотелось бы трехминутное яйцо всмятку с кусочком масла внутри и чашку крепкого черного кофе. Это пожелание на утро, подумала Софи. Он сходил к бару и принес две бутылки датского пива.
Когда он сел, мужчина за соседним диванчиком шумно откашлялся.
– Честность – мой Бог, – сказал Чарли. – Откровенно говоря, я бы не стал лгать даже Гитлеру.
