— Зачем ты это сделал, Анатолий? — спросил Гарусов очень тихим, осипшим голосом. Он болел ангиной, шея у него была завязана платком.
Крупеня притворился непонимающим:
— Что такое?
— Подними окурок.
— Все равно Ольга Максимовна подметать будет.
— Подними окурок, — не повышая голоса, повторил Гарусов.
— Что ты меня учишь, как ребенка! Думаешь, если парторг, то можешь командовать?
— Не командую, а говорю тебе как товарищ: подними окурок и положи в пепельницу.
Несколько секунд они смотрели в глаза друг другу. Крупеня не выдержал и наклонился, чтобы поднять окурок.
— Прицепился, классный надзиратель!..
Алексей зашел к офицерам-холостякам поздно вечером. Гарусов, держась рукой за горло, ходил по комнате и вслух заучивал английские слова. Крупеня, без гимнастерки, но в брюках и сапогах, полулежал на койке, свесив на пол ноги. При появлении заместителя командира по политчасти он встал, потянулся.
— Решили в наш монастырь заглянуть, товарищ старший лейтенант?
— На монахов, положим, вы не очень похожи, — сказал Алексей.
— Скоро буду похож, вот отец игумен воспитает. В посте и молитве себя и меня держит.
— Поправь постель, — нахмурился «отец игумен». И, обращаясь к Званцеву, сказал так, будто извинялся и за себя и за товарища: — Болтает человек неизвестно что… С ним по-товарищески, по-хорошему, а он обижается.
— Чего мне обижаться, — буркнул Крупеня, приглаживая постель, — у меня своя голова на плечах. Ты делай по-своему, а я — по-своему.
— Ветерок в твоей голове. А я отвечаю за твою голову.
— По партийной линии?
— По любой.
По тону разговора, по намекам, понятным лишь им двоим, Алексей догадался, что молодые офицеры повздорили. Осторожно попробовал легонькое креслице, обитое зеленым плюшем, — прочно ли оно. Отодвинул его в сторонку, чтобы не падал свет настольной лампы, сел. Кресло жалобно заскрипело, звякнула пружина внутри него.
— Ненадежная у вас мебель… — заметил Алексей.
— Это не мебель, а пережиток прошлого, — ответил Крупеня.
— Никак мы не избавимся от пережитков… Так вот объясните мне, товарищи, в чем вы тут не сошлись мнениями?
Крупеня кивнул на Гарусова: «Пусть парторг объяснит». Тот сорвал с отрывного календаря листок, заложил им страницу учебника английского языка, положил книжку на стол.
— Вопрос у нас принципиальный, товарищ старший лейтенант. Я считаю, что лейтенант Крупеня ведет себя неправильно. После получки он кутит, гуляет…
— Не имеешь права, Федор, делать мне замечания! — вскипел вдруг Крупеня. — Я взрослый человек!
