— Ох, больна, — томным голосом произнесла Маргарита Ефимовна, и уголки ее губ печально опустились. Она приподняла с подушки голову и подперла ее рукой.
— Что же у тебя болит, касаточка?
— Все болит… И поясница ноет, и в груди какое-то теснение, и голова раскалывается…
Кислый вид хозяйки, которая явно выдумывала себе болезни, хаос в квартире, запах плесени и давно приготовленной, испортившейся пищи — все это произвело на Тамару гнетущее впечатление. Хотелось поскорее выйти на улицу, полной грудью вдохнуть пьянящий весенний воздух. Не выдержав, сказала:
— А вы встаньте, раскройте окна, сделайте в квартире уборку — и вам полегчает. Поверьте мне, по-лег-ча-ет!
Напрасно Тамара ожидала, что Маргоша вспыхнет, поднимется с кушетки, начнет ругаться. Какое, мол, вы имеете право меня учить, кто вы такая и так далее. Ничего этого не произошло. В ответ Маргоша лишь сладко зевнула.
— Не горячитесь, милочка, — сказала она, продолжая зевать и прихлопывая ладонью по рту, — и вы такой же станете…
— Нет, не стану!
— Ста-анете!
— Почему вы так полагаете?
— Потому, что тут вся жизнь — дремота и хвороба. Можно б и в комнате убрать и самой приодеться… А зачем? Для кого? Вот раньше, когда мы с Леней в Риге жили…
— Что ж тогда было?
— О-о! — Маргоша приподнялась, живой блеск появился в ее глазах. — Тогда было совсем другое дело. Ведь я тогда…
Не закончив, она всхлипнула.
— Живыми похоронили в песках… За что?
Оживившаяся было при воспоминании о Риге, Маргоша снова завяла. Равнодушно скользнула взглядом по комнате, еле заметно шевельнула рукой.
— А пусть себе!.. Жена офицера — не прислуга. Если он не может содержать домашнюю работницу, пусть сам убирает…
Неизвестно, чем закончился бы этот разговор, но тут к соседнему домику, в котором поселились Званцевы, подкатил грузовик: Алексей привез из Солнечного вещи. Негромко урча, машина стояла у крыльца, и шофер Магомеджанов открывал розовый от солнечного заката задний борт. Вокруг машины, подпрыгивая на одной ноге, скакала Светланка.
Извинившись перед Маргошей за резкую откровенность, Тамара, а за нею и Мария Ивановна вышли на улицу.
— Что, расшевелила? — прищелкнула языком Мария Ивановна. — Нет, лапушка, нашу Риту-Маргариту ничем не прошибешь.
