— Вы почему ушли?
— Так, скучно стало. Почитайте снова, — ответил я.
Девочка читала об осени. О, эта осень была вовсе не похожа на осень, нарисованную моим воображением.
— Как вас зовут? — неожиданно спросил я.
— Инга, — тихонько пропел голосок. — Мне вслед за вами делали операцию. От косоглазия. Я видела вас. Вы не плакали. Вы Родя? Да?
— Да.
— Я вас буду на «ты» звать.
— Да, — машинально повторял я.
— Я знаю один страшный секрет. Вам… тебе завтра снимут повязку. Я слышала, как говорила Люда.
Моих пальцев коснулась ее рука.
— Ты будешь видеть. Тебе нужно видеть.
Ночью, во сне, я слышал, как этот тоненький голосок твердил одни и те же слова:
— Ты будешь видеть. Ты должен видеть.
Слова менялись местами: «видеть будешь», «видеть должен». Я часто просыпался. Ветер дышал в окна. Дождя не было.
Утром я поднялся тревожный, ожидающий.
Саня говорил с Людой. С тех пор, как ему удалили глаз, он лишь изредка поднимался с постели, скрипел пружиной и ждал девушку с простым именем Тоня. Но она не приходила. Сначала он каждое утро расспрашивал Люду о передачах, диктовал ей письма, ищущими пальцами будто разглаживал строчки, приговаривал:
— Пусть прочитает. Мне легче станет. — Но вдруг разрывал бумагу.
А утром, отчаявшись, снова коротко спрашивал:
— Нет?..
— Будет, Санечка, успокойся, — всегда одинаково отвечала Люда.
Стук каблуков двинулся ко мне.
— Ну, герой, сегодня глядеть будем. Ты часто говорил об осени, вот и увидишь ее.
Я взял Люду за руку, и мы пошли. Меня бил озноб. Я шел, как в тумане, в забытьи.
Мне сняли повязку. Я видел! Только все было будто обернуто слюдой. Я испугался, закрыл глаза.
— Смелее. Открой глаза пошире. Еще, еще…
Слюду откинули — мир ожил. Все ярче, четче, настойчивей он распахивался передо мной. Я уже стоял у окна. Я видел улицу, листья, летящие по мостовой, и быстрых прохожих. Увидел капли, крупно и редко падающие на подоконник.
Я видел Люду. Конечно, она похожа на Марту. Я вернулся к креслу и вдруг почувствовал усталость.
— Спасибо, доктор, — сказал я.
— Э, нет. Мы сейчас снова забинтуем. Постепенность всегда хороша.
Мне снова забинтовали глаза. За дверью Инга взяла мою руку:
— Я говорила. Я говорила. — Потом, чуть помедлив, добавила: — А меня сегодня выписывают.
— Меня тоже скоро выпишут, — громко сказал я, и мне стало так хорошо от маленькой ладони Инги, что я покраснел.
В палате меня расцеловал Саня.
— Везучий ты, малец. Ох и везучий.
И столько искреннего отчаяния было в его голосе, что я погасил вспыхнувшую радость и сказал:
