— Поеду. Ей-богу, поеду.
А лето пело, цвело, рвалось зеленью.
…Крамина мы провожали втроем: мама, садовник и я. На его изрезанном шрамами лице, словно вымытые росой вишни, горели глаза.
— А вы, действительно, похожи на Чехова, — сказал Миша садовнику, — очень похожи.
Мы помолчали.
— Какой горячий воздух, — вдруг тихо добавил он.
Далеко без края и дна уплывало небо. Крамин потрепал меня по голове жесткой ладонью, пожал руки маме и садовнику и быстро зашагал, ударяя сапогами о раскаленный солнцем булыжник, словно пробуя его прочность.
Война… Это мамины сухие глаза, суровый голос диктора: «От Советского информбюро», почтальон, всегда обещающий, и ржавый наган, который я подарил Сеньке.
Однажды утром мама сказала, что к нам приедут гости из Ленинграда и что я должен буду любить девочку Лену. Из отцовского кабинета мы перенесли вещи в столовую, оставив лишь две кровати да стол, обнаживший конопатую грудь.
Стены гулко охали от голоса. Пустота звенела, и мне нравилось слушать вскрик, который, отделившись от губ, еще долго бился о стены.
К вечеру появились маленькая девочка и женщина с лохматой головой.
— Вы не беспокойтесь, мы привычные, — частила она. — Лена, побыстрее. Уф… Наконец-то. Так глупо жизнь устроена. Так глупо.
Она гремела чемоданом, пытаясь сладить с его неуклюжестью, и тут же оправляла платьице Лены.
— Да, да! Сейчас положу вещи и приду к вам чай пить. Дурацкая жизнь.
Я смотрел на Лену. Она медленным взглядом обводила всех и все, и было в нем что-то тихое и беззащитное. Я принес ей книгу и шепотом сказал:
— Бери. На память…
Мама засуетилась, наскребла где-то муки и напекла блинов.
Когда мы сели за стол, часы завели переливы и за окнами зазеленел вечер.
— Как ваш?.. Далеко? — спросила женщина.
— Под Сталинградом, — вздохнула мама.
— Да… Ешь, Леночка. Бедняжка, вы знаете, сколько мучений нам стоила эта поездка. Будь она проклята. В вокзалах жуть, в вагонах теснота — на ногах спят, на ногах едят. Боже!.. А мой даже и не знаю где… На земле ли? Третий месяц — ни письма. Над Ленинградом черное небо. А здесь тихо, как в болоте. Вот мы и «казанские сироты», — засмеялась вдруг она.
Я потянул Лену за руку. Мы на цыпочках выбрались в кабинет. Там уже было чистенько и уютно. На полу сидела кукла с белыми волосами и красным ртом.
— Вы к нам насовсем?
— Нет, мама сказала — на капельку. Я болела и не хотела ехать, а мама сказала, что папа приедет сюда. А кукла говорит и глазами двигает.
