Свет в окне твоем
для меня горит.
Мы пойдем вдвоем
по лугам.
Перечитает, распахнет окно.
По деревне в редких огоньках окон крадется ночь. Ванька снова старательно целится пером.
Ночь-то черная
ляжет бархатом…
В доме все спят. Ванька выпрыгивает в окно. Пробирается в сад, собирает в кулак цветы и кошачьим шагом, через улицу, неслышно крадется к Лизкиным окнам. Уголком глаза следит, как Лизка вышивает под низкой лампой, раздумывает и кладет на подоконник цветы.
Ванька сам клеит конверты, вкладывает в них стихи и аккуратными буквами выводит адрес: «Москва, журнал «Юность». Дело обычное — послать письмо, но ему не терпится получить ответ, и Ванька трижды в неделю заходит на почту, справляется:
— Нет ли мне?
— Нет.
— Наверняка будет, — говорит Ванька и опять ждет два дня, чтоб спросить.
Как-то встретились с Лизкой вечером у колодца. Ванька шел с почты, а Лизка по воду. Не знали, с чего начать разговор.
— В колодце ночью звезда плавает, как золотой ключик. Хоть черпай. Я знаю, не почерпнешь, а все ж пробовал…
Лизка гремит цепью. Ведро глухо звякает о сруб. Вода блестит далеко, темная, ледяная.
— Кончу на будущий год школу, в город поеду. Письма сюда буду писать.
Идут рядышком. Покачивается у Лизки на плечах коромысло, осторожно переставляет она ноги, будто звезду несет в ведрах.
А утречком, сидя на завалинке, Ванька щурится на солнце и грустнеет.
— Ждать чего-нибудь всегда хорошо. Вот и жду… А то, как посмотрят на стихи — мне наплевать. Может во мне и таланту вовсе нету. Пусть. Я же пишу, что пишется…
Я тебе подарю
Закипающую зарю
И озябший трепет осин,
И густеющую синь…
— Вань, и откуда ты слова такие красивые берешь? Складно больно, прямо петь хочется.
— Сам не знаю, откуда берутся. Внутри, что ли, сидят. Не пойму. Текут, как вода.
— Ой, хорошо…
— Что?
— Так… слушать… по лугам ходить.
— Лизк, айда в луга. Я тебе стихи почитаю.
Ванька берет Лизку за руку и тянет.
— Не могу. За водой надо. Суп не варен. Иди один.
— Одному чего там… Скукота. Ну тогда вечером к бревну приходи, гармонь послушаем.
— Приду.
Лизка убегает в дом. Зачем согласилась, чего ей делать у бревна, где хлесткие песни поют девчата, хорошо поют, словно шелк стелют. Но Лизка ждет вечера, вышивает, торопится, колет иглой пальцы… Нет-нет да взглянет на часы — медленно идут, подтянет гирю — вроде бы быстрее стучат.
А когда спускаются, на деревню сумерки и с долгим мычанием, покачивая разбухшее вымя, бредут с лугов ленивые коровы, Лизка начинает собираться, и по щекам такой жаркий румянец растекается, что она бежит к рукомойнику, плещет холодной водой в лицо — не остывает румянец. Лизка тихо смеется, примеряет кофточку, разглаживает ладонью вышивку.
