До деревни, школы, я добралась на машине по грязи и когда спрыгнула в легких туфельках на тяжелую, разбитую дождями землю, когда увидала человека в плотном, мокром плаще, усталого, с крепкими скулами и услыхала: «Все в поле… Спасают хлеб…» — мне стало, Лешка, обидно, сама не знаю за что — за себя. Я села в передней на лавку и долго так зябла, чтоб хоть чем-то быть похожей на человека в мокром плаще…
Мы привыкли к высоким, громким словам. Мы сыплем ими, не вникая в их настоящую суть. Послушай, Лешка, ведь время делаем мы. Пусть это прописно. Пусть это тысячи раз говорено. Однако понимаешь это как-то разом и тогда становишься маленькой гирькой на больших весах.
Поэты пишут: Родина — это травинка, это солнце, земля. Они повторяются, открывая давно известную Америку. Но ощутить себя травинкой — уже другое дело.
Потом все наладилось — и жизнь, и настроение…
Ты купи конфет от меня Наташке. Скажи ей что-нибудь хорошее, теплое. Ей нужна ласка…»
Я тогда купил Наташке шоколад. Она сидела у меня на колене и ела шоколад.
— А почему тебя «фараоном» зовут? — спрашивала Наташка.
— Как бы тебе сказать. Ну, понимаешь, короли такие были…
— С усами?
— Ага. А я люблю считать, всякие значки рисовать… Они называются иксами. Я могу целый день их рисовать… Вот Федька и прозвал меня фараоном…
— И ты не рассердился?
— Нет.
— А кто тебе письма пишет?
— Сестра…
— Я тоже буду письма писать, всем, всем… И мне кто-нибудь писать будет.
И Наташка стала ждать писем вместе со мной. Почту раскладывали в ящике, висящем на стене, по полкам. Наташка знала, в какой месте должны лежать мои письма. Она каждое утро засовывала туда руку и, показывая дедушке письмо, спрашивала:
— Ему? — И мчалась по лестнице наверх, и барабанила кулачками в дверь, кричала:
— Лешка, тебе письмо…
Хвасталась:
— А мне тоже напишут, дедушка говорит… Вот мое рождение скоро и напишут… Только не знаю кто.
Она редко говорила об отце, о матери, словно их не было вовсе. О матери Наташка помнила только то, что мать умерла. Об отце — только трамвай и человека в шляпе.
Вот последнее письмо, что принесла мне Наташка.
«Лешка! Не приезжай. Ты же сам говорил, что годы, как рельсы. Рельсы, как умные руки — живые руки. Они связывают узлами города — землю, нас с тобой. Это ты говорил. Но когда разводят рельсы, случается крушение поезда. Я сама не знаю, что со мной… Я не знаю, Лешка. Помнишь, ты мне рассказывал о желтой птице в руке проводницы? Помнишь? Я не хочу, чтоб она улетала…»
