Когда вернулся Федька, они устроились у тумбочки и пили чай из алюминиевых кружек.
— Ты сочинила сказку? — спросил Федька.
— Сочинила, про фараона… Только потом расскажу. Вот чаю попью и расскажу. — И, пригнувшись близко к Федьке, зашептала: — Ты знаешь, дядя Федя, у фараона уши круглые и красные. Какой…
Федька гоготнул.
С тех пор Наташка дразнила меня «фараоном»…
А писем нет.
Я достаю из-под матраца старые письма. Их много — пухлых, тонких, с падающими на бок словами, с подпрыгивающими точками, с засушенной гвоздикой и обыкновенными пятнами от пальцев.
Я их складываю веером.
Я заново перечитываю их, как рассказ.
Я добавляю к ним себя, свои мысли.
«Не приезжай… Лешка. Сейчас слякотно. Бездорожье. Пока доберешься до райцентра, поймешь, как глупо все устроено. В дожди плохо. Я хожу в резиновых сапогах. Я уже ничем ни от кого не отличаюсь. Во мне все просто, без уюта, как в полевом вагончике. И ты знаешь, иногда после школы сажусь на кровать и пробую зареветь — не получается. За ночь подсушит все — улицы, деревья. Утром глянешь — и так свободно кругом от вымытого неба, и я бегу в школу к моим пацанятам и учительствую, и думаю о тебе…»
Конечно, она устает. И у нее вечерами болит голова. Она садится на табурет и долго снимает грязные сапоги. И ей не до меня. Она так устала, что ей не хочется писать мне и она просто думает. Выходит за деревню и думает.
«Мне кажется, я давно-давно была там, в городе, около тебя. Жила чинненько по часам, ходила аккуратненькая по выметенным аллеям, слушала городских птиц… Давно… Била мяч через сетку.
И мир был прост,
как стакан воды,
И мир был сложен,
как катакомбы…
Вернее, катакомбами он стал потом… Мимо меня плыли облака, мимо меня бежали машины. Все было размеренно, легко…»
«Любить — это не просто, Лешенька. Любовь — это большое ожидание на всю жизнь. Я не умничаю, я думаю. Ведь письма, как дневник. В городе все чисто, «каменно». Забываешь, как она пахнет, земля. Теряешь землю. И сам становишься как сухое яблоко. И если даже заварят тебя, то получится сладкий компот.
Вчера я свалилась с дерева. Высоко. В последний момент успела уцепиться за ветку и повисла над обрывом — у Волги берег крутой. И вдруг так хорошо стало оттого, что обмерло все внутри, что вода светлая внизу, что просто живу. Села на узловатый корень и рассмеялась. Коза паслась рядом…
Приехал физик. Он задержался и опоздал к занятиям. Вместо него все это время вела физику я. Он смешной, в очках, узкоплечий. Его зовут Игорь. Игорь Петрович. Он говорит, что попал сюда по недоразумению, что он скоро уедет, что он не может жить без телескопа. Он рассказывает мне про звезды. Снимает очки и становится похожим на Байрона. Только узкоплечий… Это он говорит, что надо жить так, чтоб из нас не заваривали сладкий компот».
