А утром, когда Лизка проснулась, мать долго вглядывалась в нее, для чего-то поворачивала лицо к свету, опять крестилась в угол, закусив платок, плакала.
Лизка вырвалась и, весело загребая ногами пыль, побежала к озеру.
На шатком мостике, где завсегда стирали белье и чистили кастрюли, сидел Ванька, опустив ноги в воду, и ловил рыбу.
— Не тарахти… — зашептал он, — чего с самого ранья воду мутить. Ступай отседова…
Лизка разделась и зашлепала по зеленой воде, смеясь от холода, от солнца, окатила Ваньку с ладони и поплыла.
Любила Лизка это тихое озеро, с темным дном, где, будто русалочьи волосы, вились водоросли, любила заплывать далеко к желтым кувшинкам, вылезать на другой, луговой берег и лежать в траве, следя за рассыпающимися облаками.
Когда Лизка приплыла назад, Ванька перематывал удочки и грозился:
— Выдеру крапивой, то-то будешь мешать. У Архиповны крапива, как соль, волдырястая… Вот поревешь.
Но Лизка знала напрасные Ванькины угрозы. Она вскарабкалась на тополь, что стоял у самого озера, уронив к воде тугие ветви, словно разглядывая свое могучее отражение, словно гладил его листьями и всегда удивлялся себе. Лизка села на сук и показала Ваньке язык.
— Прыгай. Чего не прыгаешь?
Ванька боялся тополя. Как-то он тоже забрался наверх, глянул вниз и обмер — Петька на траве валяется, ухватив руками живот, и хохочет:
— Штаны-то… штаны-то лопнули. Ой, Вань, где ты их порвал? Все наружу.
А у Ваньки руки тряслись, в глазах черно было. Так и спустился назад, поддерживая трусы, красный и злой…
— Прыгай! — снова кричит он Лизке. — Чего, страшно? Ага…
Лизка смеется, раскачивается на суку и нарочно медлит.
— Вань, а помнишь трусы… Ой! — И точно сорвавшись, летит в воду, а вынырнув, рассыпается смехом и Ванька, в который уже раз перематывает удочки и ковыряет ботинком землю.
Но когда она встала перед ним, маленькая, с острыми плечиками, еще отдуваясь от воды, Ванька вскрикнул и проговорил почти шепотом:
— Косая… Чтой-то, а? Ты куда глядишь?.. Косая! — И убежал, волоча за собой удочки.
Лизка долго сидела у озера, думая — что такое с Ванькой, потом вдруг увидала себя в воде, зажала руками лицо, снова глянула, широко, просяще и, вскочив, помчалась к дому, на ходу натягивая платьице и всхлипывая:
— Косая… Косая…
Озеро стояло за ее спиной тихое, круглое, покачивая желтые кувшинки.
С тех пор Лизка не купалась в этом озере, ей казалось, что в нем навсегда осталось чужое отражение ее лица с того солнечного утра…
