Мальчишки | страница 12

— Нет. Скажу.

— Пойдем в дом.

Завели самовар, пузатый и тусклый. Он запел огнем, потрескивая лучиной. Сережка, усевшись на пол и обняв собаку, начал рассказывать Егору Ивановичу свою нехитрую, бойкую жизнь…

Чаю Егор Иванович завсегда пил много; до капелек пота на лбу, покрякивая и отдуваясь от удовольствия.

— Ты, Сережка, не знаешь, как пить чай надо. Тут у меня сосед Имам жил. Вот мы с ним сядем за самовар, губы выпустим и айда хлестать. Аж локти вспотеют.

Веселым ходом шли часы, а под ними, на столе, улыбалась женщина.

Егор Иванович снял сапоги, подкинул Сережку под потолок. Собака взвизгнула, путаясь в ногах.

Они вышли на солнце. Земля жгла ступни. Редкий кустарник тянулся вдоль тропы.

— Мы, дядя Егор, куда?

— К морю.

Они шли легко и быстро. Какой-то едва уловимый гул висел в воздухе. Сережка от нетерпения подпрыгивал, забегал вперед.

Море выкатилось навстречу неожиданно, поблескивая гребешками зеленых волн. Море… Сережка мог задохнуться от этого слова, воздуха и восторга.

— Вот оно. Гляди и дыши.

Егор Иванович опустился на гальку и закурил. Но Сережка вдруг испугался нескончаемого простора и, даже как-то весь подобравшись, как к огню рукой, приближался к нему. А море ласкалось, зазывало. И Сережка, обернувшись к Егору Ивановичу, весело показал ему зубы и начал торопливо сдергивать штаны. Он с шумом и с гиком, с размаху, не глядя, кинулся головой в море. Собака понюхала гальку и, тоненько взвизгивая, помчалась вдоль берега.

Егор Иванович курил и всматривался далеко-далеко. Когда мокрый Сережка улегся рядом, раскинув руки, он проговорил:

— Я, брат, часто сюда хожу. Вспоминаю.

Молчали, слушая шорох набегающей воды. Море будто тоже вслушивалось во что-то, огромное и спокойное.

— Теперь до дому. Мне в ночь заступать. Чуток поспать надо.

— А ты кто, дядя Егор? — спросил Сережка.

— Обходчик. Рельсы выстукиваю.

…Вечером, усевшись к свету, Сережка писал письмо матери. Егор Иванович ходил по комнате, заглядывал через Сережкино плечо и улыбался. Ему казалось, что в доме стало уютней.

Он заснул, уронив голову на письмо. Егор Иванович перенес его в постель. У кровати лежала собака, опустив мордочку на Сережкины ботинки.

За окном осыпалась звездами ночь. На стене стукали часы. Егор Иванович постоял около Сережки, глядя на улыбающуюся с портрета женщину, провел ладонью по широкому лицу, засветил фонарь, надвинул на лоб фуражку и, улыбаясь невесть чему, вышел в ночь.