— А вы не считаете, что с подобной лекцией следует повременить до готовности результатов анализа ДНК?
— Вы сами захотели поговорить о Флоре, — парировала Хилда. — А я не могу говорить о Флоре, не касаясь при этом Петл. И уж конечно исчезнувшего отца Петл!
— Но если вы так уверены в моем отцовстве и так злы на меня, то почему же не пришли ко мне раньше? Когда Флора сказала вам, что я отказался быть отцом и дал ей денег на аборт, почему вы тогда не ворвались в мой кабинет, словно ангел мщения? По-моему, для вас это не составило бы труда. Так почему надо было ждать до сегодняшнего дня?
Хилде не понравился этот вопрос, он ставил ее в тупик.
— Ну… я была в Брайтоне.
— Но вы же приехали в Лондон, когда родилась Петл?
Под пристальным взглядом Бертолда Хилда почувствовала, что лицо ее покрывается румянцем, вызванным чувством вины.
— На самом деле… нет, я не приехала, — призналась она, ощущая, как к горлу подступил комок.
В машине на короткое время воцарилась гнетущая тишина.
— Не скажете ли почему? — В голосе Бертолда прозвучало удивление, смешанное с раздражением. — А то у меня создается впечатление, что вы какая-то очень странная лучшая подруга.
— Я… мы… мы поссорились.
Хилда закашлялась, отвернулась и уставилась в окно. Они выехали на набережную Темзы, но открывающийся прекрасный вид не произвел на Хилду никакого впечатления. Она отчаянно пыталась взять себя в руки.
— Из-за чего? — потребовал ответа Бертолд.
Она не могла говорить и только покачала головой, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
Бертолд вздохнул.
— В бардачке есть салфетки, — подсказал он.
И только Хилда достала салфетки, как чувство горя и вины выплеснулось наружу в виде глубоких, сотрясающих рыданий.
Бертолд был рад тому, что едет в плотном потоке машин и не может остановиться или свернуть на обочину. И слава богу, иначе пришлось бы делать что-нибудь глупое, например, обнять Хилду и попытаться успокоить.
К неудовольствию Бертолда, плач Хилды растрогал его, как и ее несчастливая история. Этим во многом объяснялось ее поведение, ее решимость как можно лучше устроить жизнь дочери Флоры. Бертолд даже почувствовал себя виноватым, чему не мог найти никакого разумного объяснения. Возможно, это было вызвано упреком Хилды, что он не способен любить кого-то и заботиться о нем.
Наконец рыдания стихли, Хилда выпрямилась на сиденье, зажав в кулаке изрядно намокшие салфетки.
— Вам легче? — вежливо поинтересовался Бертолд.
Хилда кивнула.
