Едва Хилда закончила есть фруктовый салат, как в столовую донесся пронзительный детский плач. Хилда моментально вскочила из-за стола.
— Ребенок! — воскликнула она и выбежала из комнаты.
Бертолд устремил укоризненный взгляд на мать, которая тоже поднялась из-за стола.
— На твоем месте я бы постаралась привыкнуть к этим звукам, — посоветовала Фредерика Кертис.
— Мама, сколько раз можно говорить? — Бертолд устало вздохнул. — Это не мой ребенок.
Фредерика рассмеялась. Совершенно искренне. Выходя из столовой, она продолжала смеяться.
Глядя ей вслед, Бертолд покачал головой. Ох уж эти женщины! Их ни за что не переубедить. А теперь еще появилась опасность того, что мать сильно расстроится, узнав, что девочка не ее внучка.
Ведь она просто отказывается слушать какие-либо доводы… даже не верит родному сыну. Предпочитает ложь этой девицы, которая, возможно, действует из лучших побуждений, но которую тоже обманули.
Хилда вернулась в столовую, держа в руках затихшую Петл, завернутую в розовое одеяло.
— Тихо, тихо, дорогая. Да, я знаю, что ты голодна и что памперс пора менять. Мне только надо… Ох! — воскликнула она, обнаружив в комнате только Бертолда. — А где Фредерика?
— Понятия не имею, — неприязненно буркнул он. — Я думал, что она тоже пошла к ребенку.
— Мне надо узнать у нее, где памперсы, которые мы купили. Послушайте, почему бы вам не подержать дочь, пока я найду Фредерику?
В ответ Хилда получила испуганный взгляд.
— Да не бойтесь, она не кусается. — Хилда подошла к Бертолду и чуть ли не насильно вложила ему в руки розовый сверток. — Если заплачет, то походите по комнате и побаюкайте ее. Тогда Петл успокоится.
— Но… но… — попытался возразить Бертолд, однако Хилда, уходя, даже не оглянулась.
Бертолд, поджав губы, стал рассматривать ребенка, лежащего на его одеревеневших руках. Его взору предстали два больших голубых глаза, безусловно очень красивых и умных. В них была безмятежность, а значит, сделал вывод Бертолд, плач был просто своего рода сигналом, означавшим: «Мне скучно, уделите мне внимание».
— Так, малышка, значит, ты тоже обманщица? — пробормотал Бертолд. — Как твоя опекунша. Если она думает, что у нее пройдет этот номер, то глубоко ошибается.
Малышку, по-видимому, напугал грубый мужской голос, ее хорошенькое личико сморщилось, и она захныкала.
Брови Бертолда взлетели вверх. Как такой неприятный звук могут испускать маленькие хорошенькие губки в форме бантика?
Моментально вскочив на ноги, он принялся расхаживать по комнате, интенсивно качая ребенка, и даже приговаривая при этом:
