– А будет жаль, если йети так и не найдут, – высказалась Рита. – Без него скучно!
– А Стругацкие думали, что йети – это гигантопитек, – вставила свои пять копеек Светлана.
– И чё?
– А вдруг правда? Может, они и не вымерли вовсе! Это только из космоса Земля маленькая. А ты попробуй, пройди по ней где-нибудь в горных джунглях! И что и кто там прячется в дебрях?
Марина грустно улыбнулась и отошла на цыпочках. Видывала она горные джунгли, видывала…
Миша нашелся на втором этаже, в комнате дежурного вожатого. Казенный стол, казенный стул, шкаф, узкая кровать… Под потолком горела слабая лампочка, мерцая, как свеча на ветру.
Гарин в трико и в майке навыпуск стоял у окна, сгорбившись, уткнувшись кулаками в подоконник, и смотрел куда-то в сторону заснеженной волейбольной площадки.
– Привет.
Миша оглянулся до того стремительно, что пошатнулся. Заулыбался очень старательно, хотя в глазах сквозила пустота.
– Маринка! Приве-ет! Ты сегодня красивей себя и какая-то домашняя, милая…
«Да он, кажется, пьян!» – веселое изумление подняло девичьи бровки. Но едва Росита захотела ехидно пройтись на тему детского алкоголизма, как Миша оказался рядом, близко, с ходу целуя в губы. Без той отталкивающей слюнявости, что она не терпела у пьяных, а очень нежно и в то же время уверенно.
– Миша… – задохнулась Исаева. – Подожди… Я должна… Должна тебе сказать… Ты раскрыт, Миша!
– Да пошло оно всё, Маринка… – уловила она ответный шепот. В Мишином голосе различалась отчетливая горечь, но на анализ сил уже не оставалось – ласковые руки мяли грудь, гладили бедра, тискали ягодицы…
Девушка уронила халатик на пол, следом спорхнули трикушник и майка. Он и она упали на взвизгнувшую кровать уже не в борьбе за близость, а в той восхитительной возне, когда ладони и губы справляют праздник, путешествуя по всем ложбинкам и выпуклостям.
Слабенькое удивление проскочило разрядом – ее нечаянный любовник меньше всего походил на юного девственника, что торопится совершить все ошибки первой ночи… Мысли разлетелись вспугнутыми пчелами, и два дыхания слились.
* * *
…Она плавно, восхитительно медленно всплывала на поверхность будней, и думы снова наполняли голову, как те самые пчелки, спешащие к летку. Марина томно улыбнулась: а вот сожаление не жужжит нисколько. И совесть помалкивает.
Она поступила правильно – отпустила себя.
«Давно пора…»
Миша дышал ровно и неслышно, словно во сне, но сухая ладонь гуляла по ее животику. Девушка мягко легла на бочок, устраивая голову на Мишином плече, и промурлыкала:
