Ну да, да, помню.
Словом, затормозили у «Вацманна». Да не гора, дурачок… Трактир, постоялый двор. Над входом навес, а сверху по карнизу название. Деревянными буквами. Как ваш Голливуд, только буквы, конечно, гораздо мельче. «АЦМАНН» – так и написано, вроде как «Обжоркин» получается [49]. Потому как «В» повалилось давно, а починить никому и в голову…
Дорожка к крыльцу не расчищена, только тропка по сугробам протоптана. А я все еще в своих туфлях. Крокодиловая кожа, говорят, вообще-то прочная, но по этой слякоти, да еще со льдом… У них, у крокодилов-то, там же солнце всегда… А до чемодана своего мне было не добраться, на него кто-то ящик взгромоздил с оборудованием…
Была бы умнее – осталась бы просто в автобусе сидеть, потому как дверь в трактир все равно на запоре была. Только картонка за стеклом, на ней от руки объявление: «Временно закрыто». Вот такая она оказалась – наша гостиница.
Люди вообще недоумки, ты не знал? Ни один не мог поверить, что дверь и в самом деле заперта. Пока сам ручку не подергает. Как будто все остальные… Притом что звонок звонил. Не электрический, а допотопный такой, на шнурке, а внутри колокольчик. Сколько мне известно, он и сейчас там такой же. Приезжим, которые из города, кажется, что это ужасно романтично. Словом, за шнурок дергали, звонок внутри звонил, было слышно, да только никто к нам не вышел.
Этот «Вацманн» – он на площади стоит, прямо напротив церкви. Чуть сбоку еще ратуша. Одно название, что ратуша, не подумай, будто хоромы какие-то. Обычный старый крестьянский дом, а к нему еще сарай пристроен, тот и вовсе от старости трухлявый. Ну и знамя со свастикой, чуть ли не больше, чем вся эта хибара.
Наш Кляйнпетер тогда снова в автобус залез и давай на сигнал жать. Снова и снова. Сигнал не сказать, чтобы слишком громкий. Три аккорда всего. [Напевает.] «Несмотря на все накладки, едем к счастью без оглядки…»
В общем, через какое-то время из ратуши вышел мужичок. Потом-то я совсем по-другому к нему… А тогда первым делом подумала: фигляр какой-то. Форменный китель, ортсгруппенляйтер, по-тогдашнему вроде как партийный начальник, а ниже пояса кожаные баварские штаны. Сам маленький, толстенький, щечки отвисли. Но сказать, чтобы приятный… Вот уж нет. Лицо злобное, свирепое даже.
Именно что свирепое. Одно слово – бульдог.
И вот, значит, он через всю площадь к нам топает, по-деловому так, но не сказать чтобы… Ради нас он торопиться не собирался. Он и всегда так ходил.
