Два армейских грузовика на пустой трассе. Сверху, наверно, хорошо видно, не знаю, кто там был, англичанин или янки. Они тогда могли уже кружить как хотели. Наша-то авиация, люфтваффе, асы эти хваленые…
Геринга тогда уже все только господином Майером звали. Он же сам сказал: можете меня Майером [39] звать, если хоть один вражеский самолет…
И не строй такое лицо. Сама знаю, что это к делу не относится. Попробовал бы сам такое рассказать, тоже начал бы вокруг да около…
Дай-ка мне огня.
[Пауза.]
В общем, сверху кто-то их углядел, ну и… Тогда это сплошь и рядом. То и дело военные колонны с воздуха расстреливали. Да и просто людей. Когда проигрываешь войну – это террор называется. А когда выигрываешь…
Словом, сверху их углядели, ну и…
[Пауза.]
Сперва мы только пламя увидели. Подумали, авария. Водитель наш притормозил, и мы медленно так…
Вообще не сразу поняли, что это наши. Со студии. Остановились, ну, как всегда в таких случаях, когда думаешь, может, еще можно… Там уже некому было помогать, это сразу… Тогда не привыкать было… Сгоревшие машины в Берлине вообще на каждом углу. У мальчишек, я слыхала, даже игра такая была. Угадать по железякам этим обугленным, какая машина была. Какой марки, какая модель.
Слыхал про такое: когда человек сгорает, тело иногда и после смерти еще шевелится? От жара. В том фургоне окошек не было, но в одном месте, где фанера прогорела уже, видна была чья-то фигура, она сидела еще, прямехонько так и… И как будто рукой нам махала. Может, это Труда была. Гертруда. Личная костюмерша Марии Маар. Та вообще помыкала ею, как рабыней.
Как будто она нам…
Дай сюда бутылку. Из рюмки напиваться – морока одна.
[Пауза.]
Как будто махала нам.
[Долгая пауза.]
Нет, не могу. Сам пойми… Бывают вещи… Я просто не могу.
Вернер тогда все записал. Я найду это место, сам прочтешь.
А теперь оставь меня в покое.
Нет. Никаких вопросов больше. Вообще ни слова.
Проваливай.
Дневник Вернера Вагенкнехта
(Ноябрь 1944)
Я стоял, смотрел на все это, но не ужасался. Внутри будто заледенело все. А в голове только одно: «Запомни все это! Запиши! Ни единой мелочи не упусти!» Будь моя воля – я бы прямо там, на месте, записывать начал. Когда Тити ко мне прижалась, чтобы я обнял ее покрепче, душою я был не вполне с нею. Не настолько, насколько ей это требовалось.
Нет. Уж хотя бы в дневнике самому себе врать не стоит. Вокруг до около ходить. Мне совсем некстати было, что именно сейчас она ждет от меня утешений. Ее отчаяние было мне только помехой. Ну, как если бы над трудным куском текста мне кто-то настырно в ухо бубнить начал. Прижимая ее к себе, я через ее плечо продолжал неотрывно наблюдать за происходящим и старался внутри себя запечатлеть все, что вижу.
