Что мог бы нам поведать самоубийца, объясняя свой поступок, если бы у него появилась возможность дать себе и другим отчет в том, что произошло? Немногое, вероятно, не больше того, что говорят те, которым попытка самоубийства не удалась: «Я больше так не мог, я хотел, чтобы все закончилось, я хотел спать, я не знаю, я больше ничего не знаю…» Бедные слова, использованные при попытке объяснить и назвать безымянную тревогу>*; акт/действие уже сам по себе свидетельствует о недостаточности слов. Покончить не с жизнью, а с психической жизнью, от которой невозможно сбежать, которую можно лишь разрушить. Уничтожить тело, поскольку не удается заставить замолчать жестокую, необузданную психе. Случается, что когда суицид не удается довести до конца, сама попытка заканчивается успехом, исполнением задуманного… поскольку начинается новая жизнь, не вечная, но всё же…
Невыразимый акт, он не является следствием идеи суицида и поддерживающего ее фантазма>*. «Люсьен [де Рюбампре] в отчаянии хотел покончить с собой по определенной причине. Приняв такое решение, он начал изучать возможные способы. И тогда он представил себе ужасающее зрелище своего обезображенного тела, всплывшего на поверхность… Как и у некоторых других самоубийц, у него появилось посмертное самолюбие» (Бальзак). Мысль о самоубийстве служит жизни: «Мысль о самоубийстве является большим утешением. Она помогла пережить не одну тяжкую ночь» (Ф. Ницше). Для Нарцисса>* смерть является, прежде всего, раной. Верный стоической традиции – «Истинно свободен только тот, кто свободен от страха смерти» (Эпиктет), – он дает себе обещание скорее остаться властелином момента, нежели пассивно терпеть разложение. Но отсюда до соблюдения плана… Скольких людей посещала мысль убить себя, они утешились лишь тем, что разрывали свои фотографии!». («Как часто люди хотят покончить жизнь самоубийством, а кончают лишь тем, что рвут свои фотографические карточки». – Жюль Ренар.) Как мы можем понять меланхолика>*? Ведь он редко терпит поражение, пустота, в которую он устремляется, не оставляет ему никакого шанса. Но будет ли это самоубийством, убийством себя или другого, этого ненавистного объекта, Я>* которого является лишь болезненно отбрасываемой тенью?
Алина, находясь на кушетке>* в состоянии полной расслабленности, рассказывает без всякого смущения, как на протяжении всего сеанса из-за сказанных ею слов ее охватывало возбуждение, которое распространялось сразу на несколько зон тела, настолько сильное, что желание унять свой зуд становилось безудержным. На противоположном конце невротического спектра находится другой больной с неврозом навязчивого состояния
