быть брошенным, постоянно угрожающая ему депрессия
>* подтверждают недостаточность материнского внимания, неудачу, дефицитарность, нехватку материнского тепла и заботы на ранних этапах его жизни. Человек, который не пережил на заре своей жизни подобного симбиоза, такого «нормального» безумия, позже создаст свое частное безумие, в том числе и во время аналитического сеанса. В этом и состоит парадокс переноса таких пациентов – в ожидании повторения в отношениях с аналитиком и в его «заботах»
того, чего у них никогда не было в их личной истории.
Постоянно присутствующая тревога, снижающаяся лишь в отношениях слияния, свидетельствует, скорее, о незавершенном, недостаточно сформированном нарциссизме>*, чем о его повреждении. Новорожденный не обладает, подобно яйцу, изолированной и защищающей от среды скорлупой, наоборот, он изначально открыт, напряженно ожидая от близкого существа внимания и ласки в ответ. Если самке млекопитающего на помощь приходит ее инстинктивная программа, которой она следует, мать ребенка пытается справиться, прибегая ко всему, чем она обладает сама, включая собственное бессознательное. Иногда ей удается хорошо сонастроиться, и тогда мы говорим о «достаточно хорошей» матери, в других случаях она сонастраивается хаотически, непредсказуемо или недостаточно из-за того, что сама недостаточно инвестирована или из-за инверсий, появляющихся от чрезмерной нагрузки заботами. В симбиозе жизни нет, жизнь не может начаться в симбиозе, он вообще скорее всего является лишь фантазмом>* «идеальной матери», которую никому не пожелаешь.
Ему приснились собственные похороны, красивые дроги с двумя пегими лошадьми. Следом шли заплаканные, надломленные люди, охваченные болью от потери дорогого человека. Траурный кортеж состоял из множества незнакомцев, печальных и в то же время восторженных. Отсутствует только одно существо (Я) и вот, весь мир стал пустым[4].
В действительности каждый раз, когда мы пытаемся представить себе собственные похороны, мы продолжаем присутствовать там в качестве зрителя. «Смерть является возможностью бытия, которую жизнь никогда не актуализирует» (Хайдеггер). Более того, в бессознательном смерть всегда касается другого, умершего или убитого. Бессознательное не желает знать ничего о своей собственной смерти, оно верит лишь в бессмертие (Фрейд). Так, Жюли спрашивает своего аналитика: «Если вы умрете во время каникул, как я об этом узнаю?». А ведь действительно, думает аналитик, у меня же нет ее адреса.
