[3] и считали зачатие единственной целью коитуса), то перверсия – это очень распространенное в мире явление, начинающееся с самого незначительного изменения позы, не считая поцелуев и предварительных ласк. Сексуальное влечение
>* – «извращенно-полиморфное»; нет в теле
>* такого места или функции, включая интеллектуальную деятельность, которая не могла бы быть использована в поисках удовольствия.
Психоанализ избавил нас от представления о сексуальной жизни, определяемой лишь ограничениями цензуры и вытеснения. Существует все же риск, что при подобном обобщении критерия извращения теряется то, что придает оригинальность перверсии взрослых, которая организует сексуальность принудительным образом, исходя из фантазматического (скопофилия, мазохизм, фетишизм и т. д.) сценария. Ничто не бывает более полиморфным, чем перверсия. Отнюдь не являясь простым поиском инфантильной сексуальности в чистом виде, перверсия, наоборот, является иммобилизацией, фиксацией. Извращенец – это осужденный, скованный в сценарииокове единственного фантазма>*, который он должен во что бы то ни стало осуществить. Скука, одолевающая читателя де Сада, неразрывно связана с навязчивым повторением>*.
Объект>* влечения>* – изменчивый, объект перверсии – равнодушный. Он всего лишь объект, он никогда не является живым существом, другим. Достаточно лишь играть роль, отведенную ему фантазмом. Почему именно перверсия защищает извращенца? Во время психоанализа появляется возможность заметить что-то только при разрушении извращенного решения, когда тревога>* берет верх, чаще всего, когда депрессия уже появляется на горизонте.
Первосцена (происхождение)
Некоторые из «обитателей моря, самые живые, самые отважные, самые жестокие, занимаются любовью так же, как и мы, люди. Такие опасные монстры, как акулы, вынуждены приближаться друг к другу, самец к самке. Природа навязала им опасность объятия. Жуткое и подозрительное соитие. Привыкшие пожирать, слепо все проглатывать, на этот раз они от этого воздерживаются. Какими бы притягательными и аппетитными они ни были друг для друга, каждый из них безнаказанно приближается к пиле другого, к его смертоносным зубам. Самка бестрепетно замирает как прикованная, подчиняясь грозным взглядам, которыми самец ее привлекает. И действительно, он ее не пожирает. А она увлекает и тянет его за собой. Сцепленные друг с другом, грозные монстры плавают целыми неделями, будучи не в состоянии разомкнуться, оторваться друг от друга, даже при разыгравшихся бурях, когда море бушует, а они остаются неразлучными, непобедимыми, незыблемыми в их диком объятии» (Жюль Мишле,
