– Некоторые хозяева не захотят сдавать ирландцам, – сказала Рози.
– Ну и хрен с ними, – сказал я.
Волна внутри меня нарастала, набирала силу; я знал, что первая квартира, которую мы посмотрим, будет идеальной, что этот магнит притянет нас прямо к нашему дому.
– Скажем, что мы из Внешней Монголии. Как у тебя с монгольским акцентом?
Она улыбнулась:
– Да кому он сдался? Будем говорить по-ирландски и скажем, что это внешнемонгольский. Думаешь, они отличат?
Я отвесил изысканный поклон:
– Пог мо хон! – Этим “поцелуй меня в зад” я израсходовал девяносто процентов своего ирландского словарного запаса. – Древнемонгольское приветствие.
– Давай серьезно, – сказала Рози. – Я говорю это только потому, что знаю цену твоему терпению. Если не снимем квартиру в первый же день, это ведь не конец света, правда? У нас уйма времени.
– Знаю, – сказал я. – Некоторые не захотят с нами связываться, решив, что мы алкаши или террористы. А некоторые… – Я снял ее ладони с кружки и пробежал большими пальцами по ее пальцам – сильным, мозолистым от шитья, в дешевых серебряных колечках с кельтскими спиралями и кошачьими головами. – Некоторые нас не захотят, потому что мы будем жить во грехе.
Рози пожала плечами:
– И их тоже в задницу.
– А хочешь, – предложил я, – можем притвориться. Купим кольца под золото, будем зваться мистером и миссис. Только до тех пор, пока…
Она тут же решительно покачала головой:
– Нет. Ни за что.
– Только ненадолго, пока мы с тобой не накопим на настоящую свадьбу. Это намного облегчит нам жизнь.
– Неважно. Замужней я прикидываться не собираюсь. Ты или замужем, или нет; дело не в том, что думают другие.
– Рози, – сказал я и покрепче сжал ее ладони. – Ты ведь знаешь, что мы поженимся, правда? Сама знаешь, я хочу на тебе жениться. Хочу больше всего.
Тут она чуть заметно улыбнулась.
– Еще бы. Когда мы с тобой начали гулять, я была хорошей девочкой, как монашки учили, а теперь вот готова твоей любовницей стать…
– Я серьезно. Послушай, куча народу сказала бы, что ты свихнулась. Дескать, Мэкки – шайка подонков, и я добьюсь от тебя чего хочу, а потом брошу на мели с младенцем на руках, слив в выгребную яму твою жизнь.
– Не выйдет. У них в Англии унитазы.
– Просто хочу, чтоб ты знала: ты ни о чем не пожалеешь. Уж я постараюсь. Богом клянусь.
– Я знаю, Фрэнсис, – мягко сказала Рози.
– Я не такой, как мой па.
– Думай я иначе, меня бы тут не было. А сейчас сгоняй-ка нам за чипсами. Есть хочу – умираю.
Мы сидели в пабе весь вечер, пока студенты не разошлись и бармен не начал пылесосить нам ноги. Мы растягивали каждую кружку как могли, болтали о безопасных повседневных пустяках, смешили друг друга. Перед тем как идти домой, – шли врозь, чтоб никто не застукал, но я с безопасного расстояния приглядывал за Рози – мы долго целовались на прощанье, прислонившись к задней стене Тринити. Потом стояли в обнимку, замерев и крепко прижавшись друг к другу. Воздух от холода тонко звенел где-то высоко над нами, будто бьющийся хрусталь; ее хриплое дыхание грело мне горло, ее волосы пахли лимонными леденцами, ее сердце надрывно колотилось о мои ребра. Потом я выпустил Рози из объятий и долго смотрел ей вслед – последний раз.
