— Я думаю, царственный сын, — сказала женщина, — что Манабхарра никогда бы не предпринял такой поход, оставив за своей спиной непокорные города Канахана. Все они упали в его раскрытую ладонь. Почему? Потому что их разграбил Алекшандуш и ярость неистовых макандуша так напугала канахани, что они предпочли покориться мицри. А ведь прежде всегда норовили извернуться из-под власти детей Реки.
— К чему ты клонишь, мать? — нахмурился Цитанта.
Валлани поджала губы и покачала головой. Её всегда огорчало тугодумие царственного сына. Как жаль, что любимый младший внук, коего она считала куда более подходящим для трона, чем Цитанта и Хуцция, вряд ли когда-либо его получит. Можно, конечно, ему помочь, но не родного же сына травить! Хуцция же, как и отец, скорее воин, нежели царь. Впрочем, сейчас более всего надобен именно воин. Враги на пороге земли, хранимой Тешубом. Давно такого не было. Очень давно.
— Я хочу сказать, что если Манабхарра подставил спину Алекшандушу, которого так боятся канахани, это значит, что он его не опасается. А ведь Крокодил и сам очень умён и советники у него под стать. Манабхарра и Пацифар прежде не лезли на рожон. Действовали последовательно и осторожно. И ведь они воевали с Алекшандушем, знают его силу. И вдруг спокойно идут себе в поход против митанни. О чём говорит сие?
— О чём? — спросил Цитанта.
— О том, что они сговорились, — негромко сказал Муваталли.
Царица-мать кивнула.
— Они сговорились. Действуют или сообща, или разделили шкуру кабана полюбовно. Мицри — восток. Макандуша — север.
— Неубитого кабана! — в запальчивости крикнул Хуцция, вскочив из-за стола.
Цитанта посмотрел на него, потом на Анниту и Муваталли, снова перевёл взгляд на старшего сына.
— Сговорились…
Он встал, прошёлся взад-вперёд под сопровождающими взглядами родичей и придворных. Остановился. Повернулся.
— Хуцция, ты возьмёшь не десять, а пятнадцать тысяч. Сотри этих нечестивцев с лица земли. Да поможет тебе Громовержец!
* * *
— Солнышко светит, птички поют, — блаженно щурился Теримах, — вроде все, как там, а приглядишься — и небо не то и трава другая.
— Чем тебе небо-то не угодило? — Полидор откинул полог низкой палатки и выполз наружу, зябко поёживаясь, — чего-то не жарко сегодня.
— Хорошо-о, — протянул рыжий, сидевший на перевёрнутой корзине, — самое оно. К полудню так парить начнёт, что держись. Помнишь, мы ведь примерно в это же время подходили к Вратам с севера. В конце лета.
— Позже.
