* * *
Был такой период в жизни у нас, когда по какой-то странной случайности, я стал председателем Союза кинематографистов и Сергей Федорович Бондарчук согласился быть первым секретарем Союза кинематографистов. И у меня дома даже есть билет, который я храню. Это первый членский билет, когда Союз кинематографистов СССР перестал существовать, и уже существовал Союз кинематографистов России, и у меня есть членский билет Союза кинематографистов России — первый номер. На нем написано: «Соловьев — председатель Союза», и подпись того, кто меня принял — первый секретарь Союза кинематографистов С. Бондарчук. И Сергей Федорович Бондарчук был совершенно поразительным товарищем в этом смысле. Он очень, очень помогал и делал все возможное, что можно сделать. Все, что можно было сделать для нашего кино в те годы. И вот однажды у нас случилась такая история, когда я еще раз понял, кто такой Бондарчук, как он задуман. Кто такой Бондарчук, и кто такой я.
Мы с Сергеем Федоровичем пошли на заседание правительства в Кремль. Пришли, он мне говорит: «Ты машину не там ставишь». Я говорю: «А откуда вы знаете?» Он говорит: «Ну, чего я Кремля, что ли, не знаю? Я тут со времен Сталина все знаю. Приди сюда, два шага налево, два шага направо…» И вот мы вошли в какое-то правительственное здание. Он зашел, вздохнул и говорит: «Да… Кремль уже не тот…» Дальше мы вошли в какой-то предбанник. Он посмотрел и говорит: «Да… Предбанник уже не тот… И народ не тот…» Потом говорит: «Пойдем в буфет, съедим чего-нибудь. Я не позавтракал». Мы спустились в буфет, взяли сосиски. Он откусил от сосиски, говорит: «Да… Сосика уже не та…» Дальше мы пошли на заседание. Там Гайдар, Бурбулис — наша демократия.
Скучно, очень скучно. Я пишу записку Бондарчуку, хотя он рядом сидит: «Может быть, сбежим отсюда?» Он мне тоже пишет: «А может, ко мне домой пойдем? Там Ирина нас завтраком покормит по-человечески, не как в Кремле».
Пришли к нему домой, он уже позвонил Ирине Константиновне. Она приготовила потрясающий по изысканности завтрак. И он говорит: «Сейчас мы с тобой пиво выпьем. У меня хорошее английское пиво есть. Но, самое главное, у меня есть лещ». Мы стали беседовать, есть леща и запивать пивом. Потом и водочки немножечко выпили, потом еще. А потом у меня вдруг наступила какая-то абсолютно черная яма, не стало меня. Водка — пиво — лещ — водка — пиво — лещ — Бондарчук — Ирина Константиновна — и… черная яма. Просыпаюсь я в белоснежной мягкой пуховой постели. Смотрю, а я в ботинках! В этой белоснежной постели, и в ботинках! Думаю: «Мама моя, где же я?» Потом слышу какие-то голоса на кухне. И тут я понимаю: «Ё-мое, я… у Бондарчуков. В таком виде и у Бондарчуков!» Я встал, кое-как до двери кухни доплелся. Сергей Федорович сидит на том же месте, на котором сидел. Вокруг пиво, водка, лещ уже кончился. Какие-то горячие блюда. И тут я понял: «Я же молодой пацан, а он, ё-мое!.. Какой же он крепости! Какой он нечеловеческой крепости!» И выясняется, что нет такой нечеловеческой крепости, которая крепка настолько, чтобы жить не по человеческим законам, а по каким-то другим.
