Старлетка. Только старлетки демонстрируют в разгар весны подаренную «папашкой» норку.
– Ты во всем ошибаешься, – сказала Хэдли, когда она ушла. – Джей Джей мне благодарен, потому что я однажды ему помогла. Ничего больше.
Тэрри хотела было возразить, но прикусила язык: она заметила рядом яхтсменский блейзер их начальника.
Взгляд Саффолка Даунса остановился на Хэдли. Ему пришла благая мысль не улыбнуться; Терри уверяла, что он двойник Полуночного Круга, скаковой лошади, на которую любил ставить ее отец.
Он облокотился на стойку, отделявшую его от двух гардеробщиц.
– Может быть, вы иногда еще и поете? – спросил он Хэдли. – А то сегодня Перри Комо ужинает в гостиной «Гибискус».
С явной тоской вспоминая о том вечере, когда шимми, который Фред Астер разделил с Хэдли, имел большой успех, хозяин втайне лелеял мечту о bis repetita[58].
– Я пою хуже, чем Перри Комо танцует, – ответила она, проведя щеткой по меховой пелерине, прежде чем повесить ее на вешалку.
Саффолк Даунс закусил сигару своими длинными зубами, отчего на лице его появилось подобие невольной улыбки. Он протер медные пуговицы своего блейзера яхтсмена и отчалил в тот момент, когда портье пропускал нового клиента.
Терри тут же наступила Хэдли на ногу.
– Добрый вечер, – поздоровался Джей Джей.
– Добрый вечер, мистер Тайлер Тейлор, – любезно приветствовала его Терри.
Он был один.
– Добрый вечер, – повторил он, глядя Хэдли прямо в глаза.
Хэдли разозлилась, почувствовав себя глупо и фальшиво, все из-за болтовни Терри. Она принялась складывать пустые ящички для перчаток.
– Добрый вечер, сэр, – ответила она, держа дистанцию.
Джей Джей как будто мялся в нерешительности, держа руки в карманах своего легкого пальто.
– Вашу шляпу, сэр? – весело пригласила его Терри.
Он молчал, и на лице его отражалась внутренняя борьба и сокровенные вопросы. Вдруг он решился и, перегнувшись через стойку, взял Хэдли за локоть.
– Выйдем, прошу вас. Мне надо с вами поговорить.
Ощущение дежавю – все это уже было! – подействовало на Хэдли как пощечина. О нет. Не в этот раз. Она не позволит ему, он больше не заставит ее покинуть свой пост, как тогда в «Платиниуме», и рисковать новым увольнением. Она вырвала руку.
Ошарашенный, почти сконфуженный, он посмотрел ей в лицо и обреченно вздохнул.
– Я прошу прощения. Я не хотел быть с вами грубым, не считайте меня хамом. Мне надо с вами поговорить… об Артемисии.
– Артемисии?
В искусстве сбивать ее с толку ему не было равных.
