«Я задыхаюсь, не могу больше выдержать – я борюсь (какая злая борьба!) с трусостью, я не могу её победить, я хочу идти сам с повинной к новой, своей власти-освободительнице и… не могу».
Для написания подобного признания нужно было иметь очень веские причины для того, чтобы возненавидеть власть большевиков и возлюбить власть господ, помещиков и генералов, и такие основания у Нарбута действительно были, по крайней мере – теоретически, поскольку он относился к старинному княжескому роду, владевшему имениями, садами и полями. Но брошенный за окно Ростова взгляд не может не задуть эту тлеющую в сердце тягу к возрождению власти элиты, поскольку, как писал беспристрастный исследователь истории Александр Локерман, после освобождения города от Красной армии в 1918-1919 годах «на улицах города появилась масса белогвардейцев в вызывающе яркой, опереточной форме, принявшихся с невиданной яростью зверски расправляться с заподозренными в большевизме. Кроме белогвардейцев в расправах участвовали и казачьи отряды, сформированные из людей, лично пострадавших от рук большевиков… И теперь они свирепствовали не с меньшей дикостью, чем большевики. Людей схватывали и расстреливали, некоторых предварительно жестоко пороли. Каждый день за городом, преимущественно в районе Балабановских рощ, находили трупы расстрелянных. Как и в дни большевизма, среди расстрелянных было много случайных, ни в чём не повинных лиц. Захваченных рабочих огульно зачисляли в красногвардейцы, выстраивали в ряд и скашивали пулемётным огнём», – свидетельствовал он в своих записях. Очевидец со стороны большевиков комиссар народного образования Донецко-Криворожской советской республики Михаил Петрович Жаков тоже подтверждает эти жестокие факты: «В Балабановской роще оказалось ещё 52 расстрелянных белыми».
Во время нахождения белой армии в Ростове-на-Дону епископ Арсений (Смоленец) просил убрать с центральных улиц города трупы повешенных на столбах большевиков, мотивируя это скорым празднованием Рождества Христова. Для этого он лично звонил коменданту города по телефону. По некоторым данным в качестве виселиц использовались столбы на Большой Садовой, густо увешанные рабочими».
Если учесть, что на фоне проводимого белогвардейцами в городе массового террора Владимир Нарбут был приговорён ими тогда к расстрелу, то нет ничего странного в том, что для своего спасения он вынужден был написать множество максимально искренних признаний (по крайней мере – похожих на искренние) в своей ненависти к большевикам и объяснить своё сотрудничество с советской властью только полным безденежьем, страхом и отчаянием, а главное – подписать отказ от большевистской деятельности…
