– Сынка-то вашего, матушка, не забудьте, когда подрастёт, ко мне в губернию привезти: куда-нибудь, с Божьей помощью, пристрою уж, – этими словами архиерей вовсе растопил матушкино сердце и заставил её ещё ревностнее вникать в общественно-церковные нужды.
«Владыка, на что строгий такой, и тот спасовал перед женой, – нечего же мне, простому попу, задаваться перед ней!» – думал после и утешал себя отец Григорий.
С этих пор второстепенное положение его в доме утвердилось окончательно, а мужики, покряхтывая, тащили мерки и мешки с овсом, просом и рожью к бездонному возку попадьи…»
Пелагея Петровна умудрилась благосостояние семьи увеличить, и оно возрастало «едва ли с каждым месяцем». Здесь уместно провести параллель: как в обществе назревали серьёзные перемены, так и в произведении краски сгущались, жизнь народа становилась невыносимой. Матушка придумывала всё новые и новые средства пополнения семейного бюджета.
После пожара Пелагея Петровна особенно рьяно стала собирать лепту, оправдываясь причинённым убытком: «Прихожанская мзда растопыривала поповский карман – новый, вдвое больше старого».
Ещё один ловкий приём придумала хитрая матушка, предложив мужу давать сложные и незнакомые имена новорождённым. Первые же крестины возымели эффект: женщины пришли к ней с просьбой, принесли кур, яиц и просили отменить эти странные имена, и Пелагея Петровна сжалилась, приняв «от бабьей депутации доброхотную жертву».
Рядом с хитрой, корыстолюбивой женой отец Георгий – полная противоположность ей: «тихий, скромный, податливый. Терпеть её прихоти пришлось ему с юности, а «войдя в лета – и совсем забрался под её башмак». Человек набожный, кроткий, он прячется от напора жены в саду, где находит умиротворение наедине с природой, которая была главной темой раннего периода творчества Нарбута-поэта. Отец Георгий размышляет о красоте Божией, «о благолепии мира», отдаётся своим мыслям: «Господи! Разве нельзя жить в мире без злобы, без напастей?.. Неужели дьявольское наваждение способно пересилить молитву?..»
«Помимо художественного творчества, Владимир Нарбут занимался ещё и журналистикой», – заметила Ирина Рудольфовна Жиленко, тщательно исследовавшая поэзию и прозу Нарбута.
Ещё более ярким, чем «Пелагея Петровна», выглядит рассказ «Свадьба», опубликованный в журнале «Север» № 14 за 1913 год. Вот как смотрятся, впиваясь своими жёсткими образами в сознание и память, своеобразные строчки из этого рассказа: «После Пасхи, когда потекло с крыш и бугров, когда невыкорчеванные пни продрались чрез ноздристый вялый снег и приютили меж потрухших – напоказ – гадючьих корней своих – свежее кружево бледно-зелёной нежгущейся крапивы…» Или вот ещё образец: «Зеленовато-красные стрекозы, приподнимая суставчатые зады, взлетали над кустами выбросивших бутоны ирисов, звенели надоедливо и – опускались опять, вздрагивая и поворачивая чрезмерно-крупные навыкат перламутровые глаза свои. Пахло испариной, перегретой влажной землёй и паутиной сбежались тени у корней яблонь и груш, убелённых цветом слаборозовым, женственным». Или такое, как: «Затыкали гуттаперчевыми мордами коровы в ядрёную воду…» И повсюду характерное уснащение русской речи украинскими словами, такими как «квач», «призьбы», «хворый» и прочие.
