При виде множества лиц, размыто мерцающих на самой грани страшного превращения, он в конце концов не выдержит. Бросит все, что бы в этот момент ни делал, и уйдет прочь.
Момент наступил на следующий день, сразу после четырех часов. Он не сумел бы сказать, что за ощущение добавило свой ничтожный вес ко всему прочему, вынудив его на этот шаг. Возможно, это было мимолетное движение у вешалки с платьями в двух прилавках от него; возможно, призрачный образ звериного рыла, на мгновение принятый скомканной тряпкой. Чем бы это ни было, он без единого слова выскользнул из-за прилавка, бросив возмущенно бормочущего покупателя на произвол судьбы, поднялся по ступенькам и вышел на улицу, двигаясь почти как лунатик, хоть и постоянно шарахался из стороны в сторону, чтобы избежать любого прямого соприкосновения с толпой, поглотившей его. Едва оказавшись на улице, он вскочил в первый же подошедший трамвай, даже не заметив его номера, и юркнул на свободное местечко в углу передней площадки.
Поначалу со зловещей медлительностью, а потом со все увеличивающейся быстротой сердцевина города покатилась из-под колес назад. Позади остался мрачный огромный мост, нависший над маслянистой рекой, и хмурые утесы зданий начали уменьшаться в размерах. Пакгаузы уступили место фабрикам, фабрики — доходным домам, доходные дома — особнячкам, которые были сперва крошечными и грязно-белыми, потом побольше и похожими чуть ли не на дворцы, но ветхими и неухоженными, и, наконец, новенькими и монотонно-единообразными. В вагоне, последовательно пересекающем различные городские пласты, сменяли друг друга люди самого разного экономического положения и расовой принадлежности. Но вот показались пустыри, поначалу разделенные плотно застроенными участками, а потом все более обширные, где в отдельных кварталах сиротливо стояло всего по два-три дома.
— Конечная! — пропел кондуктор, и безо всяких колебаний Дэвид спрыгнул с площадки и зашагал дальше в том же направлении, в котором ехал трамвай. Он не бежал и не плелся. Он двигался, как автомат, который завели и отпустили и который не остановится, пока не кончится завод.
Солнце окрасило западную сторону горизонта в грязновато-красный цвет. Самого солнца не было видно из-за поросшего деревьями холма впереди, но его последние лучи подмигивали ему из оконных стекол крошечных домиков, теснящихся справа и слева, точно пламенеющие огни горели у них внутри. На ходу они то вдруг вспыхивали, то потухали, будто сигналы. Через два квартала тротуар кончился, и он пошел прямо по середине грязной ухабистой улочки. За последним домом улочка тоже закончилась, превратившись в узкую пыльную тропку, вьющуюся среди буйных зарослей бурьяна. Тропка привела к подножию холма и лесной опушке. Продравшись сквозь подлесок, он невольно замедлил шаг и в конце концов даже остановился, настолько ошеломляюще фантастической оказалась представшая перед ним сцена. Солнце уже село, но высокие залежи облаков продолжали отражать его свет, расцвечивая ландшафт смутными бликами всех цветов радуги.
