Потом мы, продолжая пить вино, бродим по залам музея. Карл кивает нескольким знакомым, те улыбаются и кивают в ответ. Интересно, что они думают? Возможно, что я подруга его дочери. Друг семьи. Он останавливается перед большой картиной: яркие краски, слегка вытянутые фигуры людей с прическами двадцатых годов. Мне не нравится почти ничего из представленных на выставке произведений, но Карл находит картину великолепной. Именно так он и говорит, бесконечно доверительным тоном.
В этот момент я чувствую, что действительно люблю его, и сдерживаю возникшее у меня желание сказать, что он переоценивает: такое искусство уже приелось. Мне хочется, чтобы он продолжал считать эту картину великолепной, поскольку он смотрит на нее с таким радостным видом; это – новое чувство, новая нежность, от которой я утрачиваю всякую потребность в самоутверждении, любые инстинктивные желания предстать умной. Он знает, что я разбираюсь в искусстве лучше него, его это не смущает, не вызывает потребности показать свое превосходство или потребности демонстративно признать свою слабость, как, по моим соображениям, поступил бы Никлас; я встречала таких мужчин: настолько любящих подчеркнуть, что они ничего не знают именно об этом, будто они стремятся получить похвалу за то, что они, в виде исключения, не выходят на первый план, тем самым все равно выходя на первый план, меня это приводит в бешенство.
Карл никогда не ведет себя демонстративно, он, напротив, проявляет любопытство, радуется возможности узнать больше, и когда я объясняю, почему мне нравится картина совершенно другого типа из собрания музея – спящий мальчик конца девятнадцатого века, – он внимательно слушает, смотрит на меня заинтересованным взглядом.
Это наводит меня на мысль, что у нас действительно могло бы быть совместное будущее. Я сознаю, что людям этого не понять. Им не понять, что между нами существует основополагающее уважение, причем взаимное: ведь он интересуется мною не только потому, что я моложе него и он находит меня красивой и привлекательной для занятий сексом, а потому, что любит со мной общаться, считает меня умной и способной что-то создавать. Наши отношения не имели бы ничего общего с историей Пигмалиона – со мной в качестве его Элизы, было бы ужасно, проявляй он ко мне нечто вроде жалости. Я все-таки знаю, что обладаю потенциалом для культурного развития, я стремлюсь в этом направлении с тех самых пор, как обнаружила, что существует история искусства и литературы, которую надо завоевывать: я, подобно тянущемуся к свету цветку, стремлюсь вверх, к правдивому, хорошему, прекрасному.
