Наиболее яркими представителями этой группы старшины были поэт Василий Капнист, отец и сын Полетики, которые пытались добиться восстановления казачьих войск, сохранения местных прав и обычаев. Капнист даже ездил в 1791 г. к канцлеру Пруссии, чтобы выведать планы этой страны в случае антироссийского восстания в Украине. Вряд ли кто-то серьезно думал о таком восстании, но все же еще были люди, которые, как Капнист, считали, что «была страна давних запорожских казаков, у которых отняли все их привилегии, бросив их под ноги русским». При этом Капнист вполне легитимно является одним из классиков русской литературы XVIII в., как Тредиаковский или Ломоносов. Одним из факторов, который мог нарушать его душевное спокойствие, был вид, открывавшийся с порога его имения: растущие на холме дубы, на которых были повешены в 1709 г. казаки-мазепинцы. Подобного рода ежедневные напоминания волей-неволей влияют на отношение к миру.
Поколение людей, недовольных ущемлением прав, было воспитано на казацких летописях, в частности, Самийла Величко (создавалась в 1715–1728 гг.). Особо ничего не имея против российских царей, Величко, тем не менее, не делает тех далеко идущих выводов, к которым приходили летописцы церковные, запечатлевавшие лишь историю церкви и династии. Для него актуально «украинское пространство», а не православное, субъектом же истории является «казацкий народ», а не князья и монархи. Это пространство формируется теми землями, куда доходила казацкая сабля, и охватывало оно территории от Перемышля до Полоцка и Смоленска. «Казацкий народ» имеет право на сопротивление нарушению исконных вольностей. Поэтому Величко позволяет себе в Малороссии (вскоре после Полтавской битвы) так высказываться насчет Петра І: «Разорил Запорожскую Сечь… Полякам отдал потустороннюю [заднепровскую] Украину… изничтожил и весьма закабалил всех малороссиян шляхетского казацкого чина, так и посполитых».
Текст Величко не был очень распространен, в отличие от труда его коллеги Григория Грабянки. Однако и тот, и другой прежде всего интересовались «казацким народом».
В первой четверти следующего, ХІХ в. появилась анонимная «История Русов», где приводились те же умозаключения о нарушении договорной основы украинско-российских отношений и где впервые говорилось о краже русскими своего имени у исконных «русов» – термин «украинцы» еще не был легитимен для автора.
Все это свидетельствовало об определенной преемственности. Поэтому, действительно, не стоит говорить о прерывании процесса формирования украинской идентичности после Екатерины, ведь, поскольку идентичность такого («почти национального») уровня – результат усилий интеллектуальной элиты, то для подпитки идеи было достаточно лишь нескольких кружков, масонских лож или других тайных обществ. Идея выжила, была подхвачена и модернизирована новым поколением, ковавшим уже с середины ХІХ в. современный украинский национализм.
