— Дошли до меня слухи о неуемной похоти одного человечка. Говорят, он служанку королевы удавил за то, что она предложила ему развлечься. Нехорошо. Так неправильно. А еще говорят, что он Фае что-то непотребное предлагал. Хотел, чтобы она его, как жреца порадовала. А знаешь, чем закончил тот жрец? Получил стрелу в затылок. Повезло ему. Вот я считаю, что те, кто обижает чужих жен, тем более носящих дитя в чреве надо медленно на кол сажать. Чтобы они сполна ощутили всю прелесть, как в них проникает толстая штука. Но я человек милосердный, а вот ежели за насильника Мида возьмется, то она и выпотрошит, и залечит, и может даже в живых оставит. Но к чему такая жизнь, когда человечек на культяпках ползает и мечтает о том, как бы поскорее сдохнуть. Ты вот что Уль, расскажи-ка мне, кто знает о том, что произошло с Фаей весной во время похищения. Укажи мне этого неразумного. Только честно укажи, а то я узнаю, если солгать захочешь. И сам подумай над своим поведением, неужто остаток жизни хочешь в корыте сидеть и под себя гадить? Нет? Я так и думал…
Надо признать, что меня удивила эта речь. Не замечал я за Мидой таких зверств. Вот ведун да, он точно может выпотрошить и руки-ноги оттяпать, а знахарка вроде людей лечит. Хотя весной Уль хотел Эйтелину изнасиловать и Мида к его шее ножик приставила. И судя по взгляду, легко могла сонную артерию перерезать. А что такого? Анатомию она знает, нож всегда под рукой, так что в случае чего, почему бы не пустить его в ход? Но вот сможет ли она пытать? Хотя, в прошлый раз допросом Уля-найденыша именно она занималась, и сильный воин выглядел запуганной мышкой, пытающейся схорониться под веником. Вполне возможно, что она могла напугать беднягу. Осталось выяснить, как к этим откровениям стоит относиться мне? А никак. Я отсюда очень скоро уеду, и вернусь ли? Пока неизвестно, так что пусть делает, что хочет.
Вскоре Уль забрался в седло и уехал догонять приятелей, а знахарка пригласила нас в дом. Мы сытно поужинали, и я нахваливал кулинарные таланты Эйтелины. Моя бывшая невольница зарделась, но Мида строго прервала мои хвалебные оды и заявила, что ночевать я буду на сеновале. Один. Совсем один. А ведь так хочется тепла и ласки. Для чародея Костóнтиса такое длительное воздержание было равносильно трагедии. Шестидесятилетнему жителю Земли это более привычно, но все равно более пяти месяцев без женщин, как-то уж чересчур долго. Это раньше, когда я усиленно тренировался и, с трудом доползая до кровати, не думал о слабой половине человечества, но после осеннего равноденствия организм почти восстановился. Я понял, что здоров, когда утром снова ощутил легкий дискомфорт в узких штанах. Ах, мечты. Но будем надеяться, что некоторым вдовушкам захочется проверить, насколько силен Мих-Костóнтис.
