Ренуар | страница 10

Глейр был очень почтенный швейцарский художник^>[21], но как педагог он не был полезен своим ученикам; зато он предоставлял им полную свободу.

Я не замедлил подружиться с тремя названными товарищами, один из которых, Базиль, подававший такие блестящие надежды, погиб совсем молодым, убитый в первом же сражении во время кампании 1870 года. Лишь с трудом ему начинают воздавать должное. Первые покупатели «импрессионистов» не принимали всерьез его живопись, без сомнения, только потому, что Базиль был богат.

Я. — Кому из художников симпатизировали тогда вы и ваши друзья?

Ренуар. — Моне приехал из Гавра, где он познакомился с Йонкиндом, которого очень почитал. На Сислея больше всего влиял Коро. Что касается меня, я был поклонником Диаза. Надо заметить, что живопись Диаза, почерневшая со временем, тогда сияла, как драгоценные камни.

Я. — Вы не сказали мне ничего об Академии художеств…

Ренуар. — Академия художеств сильно отличалась от теперешней. В ней было лишь два предмета: рисунок по вечерам с восьми до десяти часов и анатомия, для которой соседка Академии — медицинская школа — любезно предоставляла трупы. Я посещал иногда эти занятия, но живописи я обучался у Глейра.

Я. — Какие профессора были у вас в Академии художеств?

Ренуар. — Лучше других я помню Синьоля…

Однажды во время рисования с античных фигур Синьоль, поправлявший рисунки, проходил мимо меня: «Разве вы не чувствуете, что большой палец ноги Германика должен выражать величие, какого не найти в большом пальце первого встречного угольщика?» И он торжественно повторил: «Большой палец Германика!..» В этот момент кто-то из соседей, недовольный своим рисунком, отпустил словечко, принятое Синьолем на свой счет. Заподозрив во мне виновника, Синьоль немедленно выставил меня за дверь. Живописный этюд, который я принес на его курс, положил начало его враждебному отношению ко мне. «Берегитесь, чтобы вам не сделаться вторым Делакруа!» — вскричал он вне себя от несчастного красного цвета, положенного мною на холст.

Я. — Теперь все-таки в этом отношении чувствуется прогресс. С вашим цветом начинают мириться, даже больше того — он уже нравится. В Люксембургском музее я встретил «знатока», который захлебывался от восторга: «У Ренуара божественные краски!» Но не хочу от вас скрывать, что он не был того же мнения о вашем рисунке. Проходя перед «Mater dolorosa»^>[22], ваш поклонник вдруг остановился: «А все-таки какая дивная линия! Как жаль, что Ренуар не сочетает свой очаровательный цвет с рисунком Бугеро!»