Пошла освежиться. Переоделась в выходное. Дело уже было к вечеру. Воздух приятный, тихий. Небо располосовано розовым. Соборная церковь святого Петра располагалась в пяти минутах ходьбы. Энергично взлетала в небо оперенная острыми пинаклями башня-колокольня и неожиданно завершалась там округлым медным покрытием. Конечно, не парижский Нотр-Дам, а все же красиво. Прошла под высоким тимпаном портала, привычно поприветствовала гнездившихся в нем кудрявых ангелов, игравших на лютнях и гуслях. Прохладный неф с большими окнами был залит светом. Поймала за шкирку прошмыгнувшего мимо сына булочника. Где, мол, в настоящее время господин органист находится? Тот указал пальцем на трибуну.
– Слетай, пригласи его спуститься. Скажи, вдова Берто имеет переговорить о деле.
Сунула монетку в липкую ладонь. Тот покраснел от удовольствия и метнулся как мелкая рыбешка. Вдова присела на крайнюю скамью, спиной к трибуне, оправила оборку, приготовилась ждать. Разглядывала круглые столбы, кафедру с узорной крышей, надалтарный балдахин, похожий на тот, что был в Париже неподалеку от их дома, в церкви Валь-де-Грас, но рисунка более удачного. А вот арки на столбах ладно сделаны. Камень к камню пригнан плотно; каждый вырезан по нужной для него непростой форме, и все это рассчитано, обточено, прилажено. В древности епископы тут были из богатого дома Рошешуаров: они-то все и устроили. Только свод деревянный: маркиз ей сказывал, что это так случилось после пожаров, учиненных здесь гугенотами. Но и деревянный неплохо, словно днище корабля. Оглянулась, орган-то до чего хорош, вроде ее станка. На самом верху царь Давид с лирой, а внизу ангел с трубой. Изукрашен, правда, несколько чрезмерно, на ее вкус рокайлей многовато. Она бы частично загладила. Тогда бы там, где осталось, было бы заметно поотчетливей. Это ведь как платье. Услышала сверху звонкий голос, эхом разносившийся под сводами:
– Это вы? Ну поднимайтесь же!
Аббат свешивался с трибуны и махал ей обеими руками.
– Сюда, сюда, по лестнице слева. Там открыто.
«Вот невежда!» подумала. Не мог сам, что ли, спуститься? Но что было делать? Нашла указанную дверь, открыла и оказалась, как в клетке, в башне с винтовой лестницей. Ступени были старые, вытертые, неширокие. Вдова была обута в узкие туфли на каблуках, довольно высоких. Крикнула:
– Будьте любезны…
Но вместо ответа орган заиграл. Звуки посыпались, как град по крыше. Она стала подниматься, одной рукой хватаясь за поручень, а другой поддерживая юбку. Благо ничего с собой не взяла, руки свободны. Как ни странно, с каждой минутой идти было все легче. Не то ноги вспоминали о забытом юном ремесле, не то музыка взбадривала, подталкивала, направляла. Почти не запыхавшись, добралась доверху, постучала, толкнула незапертую дверь и оказалась в узком пространстве, почти полностью занятом органом. В окружении металлических трубок с отверстиями, возносившихся под своды наподобие гигантских флейт, сидело тут в нише, как Иона в чреве кита, странное существо, похожее на паука, шевелившее сразу всеми своими конечностями: и десятью пальцами рук, и обеими ногами. Она не сразу поняла, что из этого энергичного шевеления и проистекала музыка. С двух сторон от паукообразного Ионы, по его знаку, два пацана тянули и вставляли обратно белые блестящие штыри, похожие на те, что красовались у нее в типографии на наборных ящиках. А он сам ткал и ткал свою паутину, опутывал ею всю соборную церковь города С. и выкрикивал то и дело: гобой! кларнет! фагот! труба! человеческий голос! гран-же! плен-же! корнэ! – как будто управлял невидимым, спрятавшимся где-то оркестром. По другую сторону органа мальчишки с разъяренными мордахами раздували меха. Внезапно музыка оборвалась.
