Михаил Ульянов | страница 10

Легенда о Тиле

Легенда о Тиле

Я восемь месяцев или даже больше, наверное, писал сценарий. Почему я его так долго писал? Я очень быстро пишу. Вы помните, я рассказывал, что «От нечего делать» я написал за одну ночь, а здесь восемь месяцев с этим листом ватмана я пытался свести концы с концами. И у меня все разваливалось от нелюбви. От нелюбви я понимал, что там утеряны какие-то самые главные, важные связи человеческие, которые образуют эту драматургию. А там что-то, кто-то, чего-то там… Ну не получалось… Ужасно не получалось!

И я стал бегать от всех, потому что все уже начали говорить, что «он совсем одурел, мы ему дали возможность писать сценарий, достали такого великого артиста». Я стал бегать от всех… Я тогда только въехал в какую-то кооперативную маленькую-маленькую квартирку на Юго-Западной, и у меня не было денег за нее заплатить. И я был еще таким ужасно гнусным типом, не платящим за квартиру. И меня все хорошо знали, и все уже обдумывали какой-то такой акт дезавуации. Для того чтобы выселить меня оттуда куда-нибудь на хрен. Во всяком случае, я и от дома, и от этих прятался. От всех прятался. Как-то кустами проходил в подъезд.

Тема

И вдруг подъезжает к дому машина, и из нее вылезает Михаил Александрович Ульянов и начинает звонить в дверь, и весь дом в ужасе смотрит: приехал Председатель. На ревизию, что ли? Зачем он приехал? Что он тут будет делать? Приехал Председатель. И весь дом тихо-тихо стал спускаться на лавочку сидеть, делать вид, что он прогуливается парами с женами. А я не отвечаю, я же не знаю, кто там пришел. Я же прячусь от всех. А Ульянов был упорный, как вы уже поняли. Он сел на лавочку у дома, достал газету и часа полтора ее читал. Я уже через окошко на лестнице увидел, что там сидит Ульянов и понял, что нужно выходить. И я к нему вышел. Ульянов говорит: «А где ты? Я ж тебе звоню, звоню. Куда ты делся?» — И он меня обнял. — «Куда же ты делся? Ну куда же ты делся?» И дом вообще одурел. Почему он обнимает неплательщика? Почему он сидит полтора часа и его ждет? Куда он от него делся? И у меня появился сумасшедший романтический ореол. Но внутри этого ореола у меня уже не осталось ничего, как только дописать сценарий до конца. Я его с грехом пополам написал, и дальше мы начали снимать.

Я так боялся начала этих съемок… Почему? Потому что я понимал: то все была теория и бумага. Сейчас придет живой лауреат всех премий мира, любимец всего народа, и я к нему со своим тайным — это нельзя было даже вслух говорить — тайным Иваном Ильичом. А Ульянов меня предупреждает. Говорит: «Тут ты учти. Я очень серьезно, так сказать, тщательно работаю над гримом и костюмом». Я совершенно холодел в этот момент, потому что представлял себе, чего он там себе сейчас придумает вместо того, чтобы делать то, что я уже точно знал, как должен выглядеть Ильич — он же Егор Булычов — в этой постановке, потому что я достал два портрета: один Габена и второй Ван Гога с отрезанным ухом — и соединил их так. И вот у меня получился, каким должен быть Булычов. А дальше уже все понял художник-гример и мне и говорит: «Ну чего, я знаю размер монтюра