Комедийному журналу чрезвычайно сложно заполучить рекламу, в отличие, например, от спортивного журнала.
Если бы National Lampoon появился сегодня, у нас была бы реклама типа: двое сидят в ванне, и мужчина пытается получить эрекцию. Существует не так много категорий рекламы, подходящей для юмористического журнала. Журнал про гольф, например, может рекламировать гольф-клубы, одежду, книги про гольф, все, что хоть как-то касается гольфа. Основным рекламодателем в National Lampoon к нашему бесконечному стыду были сигаретные компании. Но я не извиняюсь. Мы никогда не задумывались, брать или не брать рекламу сигарет. Она нам была жизненно необходима. Без нее мы бы загнулись.
Все эти годы вы очень неохотно говорили о времени, проведенном вNational Lampoon. Более того, мне кажется, я никогда не слышал, чтобы вы давали интервью для биографических книг о журнале или его авторах, а таких было много.
Ну, здесь не было никакого скрытого мотива. Просто это становится утомительно. Не думаю, что большинство людей, писавших эти книги, можно назвать беспристрастными свидетелями того, что происходило. Мне казалось, что будет проще не вмешиваться во все это. А еще очень сложно рассказывать эту историю. Проблема в том, что большая ее часть просто невыносимо скучная. Кроме того, что время от времени к нам в офис присылали коробку динамита, как это было в 1972-м, все, что мы делали, – это пахали, пахали и пахали. Изо дня в день у нас были жестокие дедлайны.
Через пару лет после того, как я ушел (в 1975-м), я дал интервью репортеру Esquire, который меня неверно процитировал, и часть того, что он неправильно пересказал, обидела людей. После этого я на долгие годы зарекся говорить об этом с кем бы то ни было. Я не чувствовал, что могу доверять этим людям. Но сейчас я несколько подразмяк. Все это уже стало частью истории. Грустно говорить об этом, но все люди, чувства которых могли бы быть задеты, уже умерли.
Вы когда-нибудь сожалели, что ушли изNational Lampoonпосле всего лишь пяти неполных лет работы?
Нет, и это, возможно, спасло мне жизнь. У меня был университетский друг – психиатр, который сказал мне: «Если бы ты не сбежал оттуда, нам бы пришлось за тобой приехать. Сам знаешь, что не было никаких шансов, что ты долго бы там продержался». Как бы эгоистично это ни прозвучало, я не испытывал никакого чувства вины. Я извлек из этого опыта максимальную выгоду. К моменту, когда мы выдворили Никсона, мы просто плыли по течению, мы всего уже добились. По-настоящему одаренные люди начали уходить. Несмотря на его сложный характер, Майкл О’Донохью был необычайно талантлив, но он ушел делать «
