Это очень специфичный тип ностальгии. Ведь когда вы говорите про старшеклассниц «часто пропускает “по болезни”» или «плакала на уроке труда», мы понимаем, что это эвфемизм, которым маскировалась беременность, неприемлемая в то время. И это совсем другая ностальгия, это уже не те теплые воспоминания о концерте на городской площади, где играл духовой оркестр.
Да, совершенно другая. У нее есть глубина. Или ширина, или долгота, какое геометрическое измерение вы бы ни захотели использовать. Думаю, что частично это из-за того, что мы росли в 1960-е, очень пуританское, не терпящее инакомыслия время. Общество начинало становиться немного более расслабленным после избрания Кеннеди, но в первый раз я услышал, чтобы кто-то употреблял наркотики, в 1965-м. Это была марихуана. Помню, как кто-то сказал: «Боже мой, если они его поймают, он отправится в федеральную тюрьму до конца жизни!» Можете себе представить? Спустя два года нельзя было пройти по Гарвардской площади, чтобы случайно не забалдеть от всего этого дыма вокруг. Просто вся система развалилась. Так что не могло быть лучшего времени для выхода National Lampoon. У нас появился шанс воспользоваться этим странным общим прошлым бумеров в период, когда все устои пошатнулись. Думаю, National Lampoon был первым печатным журналом, который использовал все матерные слова.
Помню, в самом начале наш издатель нам сказал: «У меня плохие новости. Мне позвонили из типографии. Они не будут печатать одну из карикатур». Кажется, кульминацией этой шутки была фраза: «Ну что ж, тогда иди на хуй». Но уже через 6 месяцев они печатали все подряд. Они просто сдались.
Это было еще до того, какPlayboyначал печатать матерные слова.
Совершенно верно. Чтобы отдать им должное, Playboy были осторожнее, потому что они были умны. Хью Хефнер хотел чистый грязный журнал. Нас же устраивало выпускать грязный грязный журнал. Хефнер был очень умным человеком. Когда я работал в Harvard Lampoon, мы хотели сделать пародию на Playboy. Мы, заранее не договариваясь, позвонили Хефнеру, чтобы попросить его разрешения. Его секретарь сказала: «Одну минуточку». Хефнер моментально подошел к телефону. Он сказал, что он очень хотел бы, чтобы мы сделали пародию, и что он договорится, чтобы мы могли использовать его типографию: «Я скажу, что вы добропорядочные граждане. И все, что вам, ребята, останется сделать – это получить на счете подписи некоторых ваших богатеньких выпускников для уверенности, что нас не нагреют». Мы напечатали примерно 635 000 копий в сентябре 1966-го и распродали их за 11 дней.
