Когда свитков накопилось уже двести тысяч, во время одного из визитов царя в библиотеку Деметрий вернулся к этой теме. «Говорят, — обратился он к монарху, — будто законы евреев тоже достойны того, чтобы их переписали и поместили в твою библиотеку».
«Хорошо, — ответил Птолемей, — что же мешает тебе позаботиться о таком приобретении? Ты знаешь, что в твоем распоряжении есть все необходимое, и люди, и средства».
«Но их нужно перевести, — заметил Деметрий, — они написаны по-еврейски, не по-сирийски, как обычно предполагают: это — совсем другой язык».
Человек, передавший этот диалог, уверяет, будто лично при нем присутствовал. То был еврей из александрийской общины, многочисленной и деятельной: она соседствовала с царскими дворцами и занимала один из самых красивых кварталов, на что сетовал грамматик Апион, заядлый антисемит; квартал этот, по всеобщему мнению, был предоставлен евреям самим Александром. Совершенно эллинизированный, как в языке, так и в культуре, этот предприимчивый еврей прекрасно приспособился при дворе, завоевал доверие и приобрел друзей. Проблема его общины, которую он принимал довольно близко к сердцу, состояла в том, что греческий язык использовался, почти повсеместно, хотя и к негодованию ортодоксов, во время обрядов в синагоге. Можно предположить, что этот еврей добился, пользуясь покровительством единоверцев и сочувствующих, места служителя библиотеки. Из его трудов мы можем заключить, что он умело скрывал свою принадлежность к еврейской общине и продолжал говорить и писать о евреях как об интересном, но чужом для него народе.
О материалах для письма и о выделке свитков он повествует с таким знанием дела, такими точными словами, что мы склонны вообразить его полным рвения и весьма ценимым «diaskeuastés» (хранителем текстов), которому Деметрий доверял все больше и больше и который внушал ему, со всем уважением, но упорно, что было бы хорошо найти на полках царской библиотеки место для еврейского закона.
Но нам приходится именно воображать все это, поскольку наш автор очень мало говорит о себе. Его, по его словам, зовут Аристей, а его брата — Филократ: чисто греческие имена, однако весьма распространенные среди евреев диаспоры, все более пропитанных духом того, что ортодоксы презрительно именуют «эллинизмом»; он в дружбе с двумя начальниками телохранителей Птолемея — Сосибием из Таранта и Андреем; и он присутствовал при разговоре Деметрия с царем (выше мы привели только начало этого разговора); наконец, он принял участие в посольстве, которое Птолемей направил в Иерусалим, чтобы отыскать там хороших переводчиков. Он дает также понять, что он и есть тот самый Аристей, который написал общеизвестную книгу под названием «Кто такие евреи», основанную, по его уверениям, на сведениях, предоставленных египетскими жрецами, точно так же, как и экскурс Гекатея Абдерского в его «Истории Египта». В конечном итоге, он и таким способом пытается — хотя тут ему трудно поверить — сойти за «язычника». Известно, что в подобных случаях нелегко судить, являются ли преувеличенными и несправедливыми либо, наоборот, содержат долю истины обвинения в «коллаборационизме». Конечно, если рассуждать с точки зрения, которая иным покажется утилитарной, то есть имея в виду достигнутый результат, надо будет признать, что инициатива, проявленная тогда, принесла евреям немало пользы. Но нельзя умолчать и о выгоде, которую, лучше узнав своих подданных, получили те, кто евреями правил.
