Но и в Мусее жизнь отнюдь не протекала спокойно. «На многолюдной земле Египта, — ехидничал поэт-сатирик того времени, — вскармливаются писаки-книжники, вечно клюющие зернышки в клетке муз». Тимон, философ-скептик, приводящий эти слова, знал, что в Александрии — он говорит более расплывчато: «в Египте» — имеется легендарный Мусей; ученый называет его «клеткой муз», намекая на сходство его обитателей с редкими, чужестранными, ценными птицами. Еще философ говорит, что они «вскармливаются», опять же намекая на материальные привилегии, предоставленные им царем: бесплатная еда, жалование, освобождение от налогов.
Тимон их называет «charakitai», то есть «рисующими каракули» на свитках папируса, сознательно прибегая к игре слов: «charax» означает «укрепление», вольера, в котором живут, скрытые ото всех, эти роскошные птицы. И чтобы продемонстрировать, что без них легко можно обойтись, что под тайной и молчанием, которые их окружают, на самом деле скрывается пустота, с презрением рекомендует Арату, автору «Явлений», часто его навещавшему, использовать «старые списки» Гомера, а не «уже исправленные», намекая на неустанный труд Зенодота Эфесского, первого библиотекаря Мусея, над текстами «Илиады» и «Одиссеи». Например, в 88 стихе Четвертой песни «Илиады» Зенодот заменяет текст там, где речь идет об Афине, которая в чужом обличье смешивается с рядами троянских воинов и «Пандара, богу подобного, ищет, кругом вопрошая»: ему казалось невозможным, чтобы богиня «прилагала усилия, отыскивая какой-то предмет». В Первой песне он предложил устранить стихи 4 и 5, знаменитые строки о «плотоядных птицах и псах», по какой-то еще причине, которая, к счастью, не показалась убедительной никому, кроме него. Не так уж был неправ Тимон, которого все это раздражало.
Разумеется, их занимали не только подобного рода прихотливые вмешательства в текст. Они классифицировали, делили на книги, переписывали, аннотировали — а материал беспрерывно прирастал, и они сами, с их монуменальными комментариями, способствовали его росту. Мало кто знал библиотеку досконально, во всех ее частях, во всех артериях. На одном из поэтических состязаний, которые регулярно проводились при Птолемеях, — дело было уже во времена Эвергета — нужно было пополнить состав жюри и к шести судьям добавить седьмого; правитель обратился к самым видным сотрудникам Мусея, и те сообщили ему, что существует ученый по имени Аристофан, родом из Византия: этот эрудит, по их словам, «ежедневно, целыми днями только и делает, что внимательно читает и перечитывает все книги библиотеки, по порядку». Соответственно, порядок этот Аристофан изучил в совершенстве. В чем все и убедились чуть позже: чтобы разоблачить плагиаторов, которым едва не вручили высшие награды, он вскочил с места и, «доверяясь собственной памяти» (так пишет Витрувий, рассказавший этот эпизод), тут же отправился к полкам, «хорошо ему известным», и в скором времени объявился, потрясая оригинальными текстами, которые те плагиаторы пытались выдать за собственные.
