. Из этой классификации, не ограничивавшейся «болезнями разума», вытекал и новый подход к процедуре освидетельствования – ее сочли недостаточной для того, чтобы определить подверженность/неподверженность обследуемого психическому заболеванию: «<…> одни правильные ответы на предложенные вопросы не составляют еще доказательства здорового состояния умственных способностей»
[228]. И теперь, чтобы принять адекватное решение по каждому из людей, подвергаемых освидетельствованию, «<…> для точного определения помешательства <…> необходимо не менее шести месяцев»
[229]. Таким образом, в психиатрическую практику входит процедура «испытания».
Наш герой был впервые подвергнут освидетельствованию в 1850 году, два года спустя после выхода книги Пушкарева. И хотя сам Квашнин-Самарин заявляет, что оказался в больнице, поскольку «был признан законным образом безумным», не исключено, что прав был его родственник Панаев, писавший о том, как дядя его жены «однажды несколько месяцев сидел на испытании в правительственном доме душевно-больных; но доктора не признали его помешанным»[230]. Следовательно, можно предположить и другое объяснение странной последовательности его ссылок, тюремных заключений и инкарцераций – оно будет связано с наметившимся в конце 1840-х изменением подхода к выявлению душевных болезней.
Помимо этих двух гипотез, можно предложить и третий путь описания взаимоотношений нашего героя с дисциплинарными инстанциями. Не могло ли то, что наводило чиновников из разных ведомств и губерний на мысль о слабоумии и неустойчивости характера Квашнина-Самарина, быть специфической чертой его социального поведения? Можно ли увидеть в его поступках, вне зависимости от наличия/отсутствия у него психического заболевания, нечто вроде социального невроза? Не поэтому ли его поведение большинству наблюдателей казалось аномальным, в то время как медицинское освидетельствование не фиксировало психической патологии?
Для этого нам понадобится выйти за рамки истории психиатрии и обратиться к проблематике социального поведения.
3
Сразу же после первого ареста нашего героя (1837) дознаватели III Отделения обратили внимание на то, что для человека столь невысокого социального положения и достатка Квашнин-Самарин слишком часто отправлялся в путешествия, а еще чаще планировал их. По этому поводу ему даже пришлось давать отдельные письменные объяснения (1, Л. 3 об. – 4). Характерно, что экстракт его показаний по этому вопросу А.Х. Бенкендорф счел нужным включить в представление этого дела государю
