<…>
7 февраля (25 января). Четверг. <…>
Из Бреста разговоры смутные и сбивчивые. С одной стороны, все уверяют, что «сепаратный» мир будет заключен к 1 февраля (который окажется сразу 14-м по новому стилю). С другой – главковерх[169] Крыленко дает распоряжение о революционной агитации на немецком фронте. Ну, лишь бы заключили, а там видно будет.
Хлеба стали давать несколько больше. Погромы стихают, но все же в некоторых кварталах каждую ночь идет стрельба…На Троицком мосту матрос пристрелил (без единого протеста со стороны публики) солдата, спрашивавшего по 7 рублей за фунт хлеба.
<8 февраля (26 января)>
9 февраля (27 января). Суббота. Сегодня я уже был на краю – подать в «отставку» Луначарскому. Выяснилось, что этот неуемный человек уже услал, в отмену данного им же Строгановскому дворцу Охранного листа, самоличное согласие… предоставить этот дворец матросскому клубу (на просвещенность которого и он не нахвалится; вероятно, действительно они ему близки по собственной просвещенности, потому что представляют его культурное нутро, сохранившееся под маской созданной книжности) – с тем, чтобы были вывезены все ценные вещи, и уже матросы заходят все чаще и чаще, и они уже распределяют залы под театр, читальни. Воронихинскую галерею они нашли вполне пригодной для кинематографа. Однако до ультиматума, к которому были готовы присоединиться все члены комиссии, не дошло, ибо по одним моим словам «Тут выходит трагедия» и по моему лицу (так и сказал: «Я по вашему лицу вижу») Луначарский понял, что на сей раз дело обстоит серьезным образом и что надо спасать дворец. Тут же… с милой откровенностью (цинизм!) признался в своей непоследовательности, заявил, что он сделает это своим делом, что сам пойдет убеждать товарищей матросов. Тут же он сочинил текст проекта декрета о превращении дворца в музей (причем запнулся на слове «национализация» и даже пояснил записку: «Не будем говорить страшных слов») и назначил его хранителем Эрнста, который, кажется, этим ужасно доволен, ибо это дает ему возможность повозиться с красивыми вещами. В то же время, однако, на бывшего Эрнста свалилась еще одна обуза: наблюдение за требуемым Министерством имущества переездом предметов из Аничкова дворца (теперь уже не удержать, как я того хотел, в неприкосновенности личные комнаты Александра II, которые чудом еще оставались до сих пор нетронутыми).
<…>
<10 февраля (28 января) – 11 февраля (29 января)>
12 февраля (30 января). Вторник.
