), зато Кока постарался всерьез и написал большую темперу, изображающую «второе» Рождество, – очень любопытную по замыслу, но, разумеется, еще несколько по-ребячески воспринятую мысль: светлый восход где-то в Италии, в простом домишке на большой дороге, украшенном полустертой фреской Мадонны, в окне видны светящийся, только что появившийся на свет Младенец и его родители; по дороге спешат к дому пастухи, и на самом первом плане рабочий с тачкой остановился, пораженный изумлением. Все это из головы и все же складно, с большим запасом технического опыта.
<…>
Отчасти известному улучшению моего настроения сегодня способствовало и то впечатление, что я вынес из прочтения утром газет. Дело мира обстоит не столь уж безнадежно. <…>
<7 января (25 декабря) – 8 января (26 декабря)>
9 января (27 декабря). Среда. Ясно и немного потеплело. Сегодня в полночь предписано переставить стрелку часов снова на час назад – таким образом, и этот след Керенсиады исчезнет. <…>
В… «Вечернем часе» имеются сообщения, скорее утешительного характера, касающиеся политического положения. Эту утешительность (вернее, намек на нее) я усматриваю в том, что, судя по этой сплетнической газете, между Лениным и Троцким возникло несогласие в вопросе о мире. Ленин стоит за «священную войну», Троцкий – за мир во что бы то ни стало; но первый-де устал и поехал отдыхать в Финляндию. За Троцкого и против Ленина высказался и Луначарский. Все это позволяет думать, что мир действительно приближается, и хотя теперь он, увы, и запаздывает в смысле настоящего исцеления страны, но все же он сделает свое благое дело, все же с его заключением откроются какие-то возможности благоразумного строительства и возвращения к какому-то более нормальному укладу. Да и спокойнее было бы, если задело управления взялся бы Троцкий – не доктринер и фантазер, а настоящий политический и государственный деятель, не имеющий поползновения прыгать в окно и подвергать всех величайшим рискам. Говорят, Троцкий – честолюб, и прекрасно. Предпочитаю дельного честолюбца (и пусть даже жуликоватого) благородным и никчемным книжникам, фарисеям и мечтателям.
<…>
10 января (28 декабря). Четверг. День обещал быть ясным, но утренний туман, при восемнадцатиградусном морозе, не рассеялся, и совершенной фантастичности достигла картина, когда я шел по Николаевскому мосту и через бело-розовую мглу проглядывало оранжевое солнце, подымавшееся из-за перегруженных снегом крыш и среди белых дымков из труб. На этом «фоне апофеоза» подвигалось по мосту навстречу мне погребальное шествие с лошадьми в черных попонах, влачивших дроги с черным балдахином (вообще же езды никакой, и даже трамваи не ходят).
