Каарель опустился на скамью. Он сидел, повесив голову, и, кроме усталости, ничего нельзя было прочесть на его осунувшемся лице. Тийна испуганно глядела на мужа, а в глазах старухи светилось злорадство.
— Ты же обещал заплатить! Помнишь, ты пошел в город, а я остался продавать масло? — немного погодя сказал Каарель, поднимая голову и глядя на старика.
Старуха тоже повернулась к старику с таким видом, точно хотела сказать: «Ну-ка, выложи ему козырь покрепче!»
— Обещал… Мало ли что… Обещал — и на том спасибо, — отозвался дед, словно передразнивая зятя.
— А что в волости сказали? — спросила Тийна.
— А то сказали, что держи карман шире и стройся как знаешь — хоть за волосы тащи постройки из земли.
— Сама себя раба бьет, коль не чисто жнет, — заметила старуха. — Я давно говорила — задирайте нос, задирайте, вот теперь и дождались праздника, уж и придумать ничего нельзя — попробуйте теперь поважничать!
— Не сам я себя побил, а дорогой тестюшка, — ответил Каарель. — Чем проповеди мне читать, лучше заставила бы старика проценты платить вовремя.
— Поделом тебе, что все так обернулось, — сказала старуха, — может, хоть теперь за ум возьметесь.
— И стариков слушать не станем, — добавил Каарель.
— Опять начинаете, точно мало вам горя и забот, — умоляюще заговорила Тийна.
Несмотря на ее просьбы, долго еще тянулась перебранка. Однако обе стороны препирались не особенно рьяно, точно у всех нервы притупились.
Оставшись вдвоем с Тийной, Каарель сказал:
— Вот мы с тобой и голы как пуговица.
— Да, но у тебя же еще в городе есть несколько сотен, — заметила Тийна.
— Э, надолго ли их хватит! Придется их приберечь на черный день.
Как ни обсуждали муж с женой свое положение, лучше оно от этого не стало.
Широко раскрыв глазенки, Атс слушал разговор родителей. И вдруг улыбнулся, словно отец с матерью перекидывались веселыми шутками.
— Смотри-ка, смотри! — крикнула Тийна, показывая на ребенка. Она пощекотала его под подбородком, и когда сынишка опять засмеялся, радость засияла на миг и в глазах родителей.
Домашние раздоры шли рука об руку с тяжелым трудом и беспросветной нуждой. Теперь под одной крышей, всегда на виду друг у друга, жили две четы, как бы разделенные кровной враждой. Уже и в Кадака они постоянно ссорились, но там они еще хоть садились за общий стол, а здесь и этого не было.
Через несколько дней после переселения в Лыугу, Каарель привез с мельницы четверть ржаной муки. Старуха спросила:
— А мы откуда возьмем муку на хлеб?
