К месту пожара собиралось все больше народу. Люди кричали, причитали, плакали, поминали бога и ругались — им оставалось только стоять и смотреть, ничего другого они сделать не могли. Ветер все крепчал, раздувая огонь.
В толпе спрашивали, как начался пожар, но никто не мог на это ответить. Старый Юхан сквозь сон услышал какой-то шум, подумал было, что это ветер, но почувствовал запах гари, открыл глаза и увидел, что дом горит. Ясно было одно — амбар, стоявший южнее, загорелся первым. Сперва в несчастье обвинили резчиков торфа. Но те еще с вечера ушли из дому и прибежали только теперь, чтобы спасти свой убогий скарб, ставший уже вместе с амбаром жертвой огня. Итак — поджог был налицо. Но кто мог поджечь? Наконец вспомнили о батраке, который ушел, злобясь на хозяев, и все в один голос начали проклинать его, потому что нужно же было на ком-нибудь душу отвести.
Тийна все еще стояла в одной рубашке, держа на руках ребенка, и заплаканными глазами смотрела на дом, уже весь охваченный огнем. Лишь изредка, когда ветер отклонял пламя в сторону, можно было увидеть почерневший угол горницы или высокий остов избы. Юхан опустился на землю, старуха стояла рядом с ним. Оба не проронили ни слова, но в глазах их можно было прочесть одну и ту же мысль: во всем они винили молодых. Из глаз Мари все обильнее струились слезы, она уже не успевала их утирать.
К восходу солнца строения сгорели дотла, только каменные стены риги да печная труба, как черные призраки, возвышались над пожарищем. Начал накрапывать дождик. У тлеющих углей остались только резчики торфа да кадакаские хозяева. Все молчали. Вдруг Каарель, о чем-то вспомнив, закричал в испуге:
— А мальчишка где? Пастушонок?
Тут только спохватились, что пастушонка нигде нет. Стали его звать, но — тщетно. Мальчик спал на сеновале, значит, не успел спастись из огня. И в самом деле, его вскоре нашли под углями и пеплом.
И еще молчаливее стали несчастные погорельцы, еще больше потемнели их лица. Наконец Тийна горькими жалобами нарушила молчание.
— Как-нибудь справимся с бедой, — утешал ее Каарель. — Не плачь, лучше благодари бога, что сама не сгорела, как этот мальчонка.
— За что же его благодарить! Уж лучше бы сгореть, чем мерзнуть здесь голой с малым ребенком; кроме этой сорочки, ни единой тряпочки не осталось, — всхлипывала Тийна.
— Своя розга всегда больнее сечет, — сопя, промолвил старик.
— Ну конечно, сперва нанимают батрака, потом с ним ссорятся, а потом еще и рабочих пускают в дом! Огонь ведь не ветром занесло и не с неба он упал, это дело человеческих рук, — поддержала его старуха.
