Он растерянно умолк: действительно, каким надо быть дураком, чтобы не подумать о такой простой вещи.
И они молча зашагали по ярко освещенной улице, погруженные каждый в свои мысли.
Прошли годы, долгие, тяжелые годы.
Муж и жена уже давно не гуляют, не любуются витринами. Порой им кажется, будто они никогда этого и не делали. Даже воспоминания об этом, в сущности, и не воспоминания вовсе, а лишь смутный сон. Спина у мужа сгорбилась, и его можно увидеть, лишь когда он идет на работу или возвращается домой, ведь его жизнь теперь — это труд, один только труд. Кажется, будто он и не подозревает, что существует еще какая-то другая жизнь. Забота о том, как прокормить и одеть себя, детей и их худую, изможденную мать — вот его главная задача.
Он ясно помнит: уже через каких-нибудь три-четыре месяца после их торжественной клятвы у витрины бюро путешествий жена таинственно прошептала ему что-то на ухо, и он, печально улыбнувшись, заметил:
— Вот оно, наше первое путешествие в Италию.
В ответ на эти слова жена тоже улыбнулась; и с тех пор они ни разу не вспоминали о своей клятве. Потом эта клятва затерялась где-то в глубине сознания, продолжая жить там как нечто туманное и расплывчатое.
А жизнь шла своим чередом. Родился второй ребенок, потом третий, потом четвертый. Их родилось бы, наверное, еще больше, если бы не болезни жены, они дали ей возможность перевести дух: хво́рая, она растила тех, кого уже произвела на свет.
Как и раньше, их единственной реальной мечтой оставалась квартира, мебель, посуда и всевозможные мелочи, необходимые в доме, где ждут ребенка. Приходилось считать каждую марку, каждый пенни, тщательно взвешивать — стоит ли покупать ту или другую вещь, ту или другую тряпку. По мере того как семья росла, забывались концерты, забывался театр, только в кино удавалось иной раз сходить, да и то лишь на самую далекую окраину. Деньги тратились теперь не на театр, а на что-нибудь из одежды или на учебник, не на концерт, а на какую-нибудь погремушку.
Так один серый год сменялся другим. Не было уже важных и возвышенных мыслей, не было уже высоких чувств, не рождались больше несбыточные мечты, которые увлекали бы их куда-нибудь вдаль — прочь из этой тесной квартиры, из мира повседневных забот и тревог.
— Когда же наконец дети вырастут! — вздыхала порой мать.
— Да, вот подрастут, встанут на ноги, тогда, быть может, и вздохнем посвободнее, — говорил отец.
И вот наконец наступила минута, когда дома на радость старикам осталась только младшая дочь. Ей тоже пора было поступать на работу, но благодаря заступничеству матери девушке разрешили еще год посидеть дома.
