Что-то, правда, брезжит иногда, словно сумеречный свет сквозь мутное стекло, но не более того, не более…
14
Дед встретил нежданных гостей без особого восторга. Давняя и затаенная слабость Михеева-старшего к внуку не смягчила его еще более давней вражды с зятем. Теперь это может показаться смешным, страна, слава Богу, медленно, но верно трезвеет, но в те поры симпатии к синдикализму в профсоюзах, а с другой стороны — сочувствие Рабочей Оппозиции могли сделать даже самых близких людей заклятыми врагами. Правда, инициатива в этой многолетней распре, слышно было, всегда принадлежала деду. Отец, в силу своего уступчивого характера, только оборонялся, но каждая встреча их, так или иначе, превращалась в беспощадный поединок.
Теперь им вроде бы и нечего было делить, и тот, и другой, каждый за свой уклон, отбыли отмеренный по суду срок и вышли в политический тираж, но разговор за столом всё-таки не клеился.
— Да, — бубнил дед, упорно глядя в полуотпитый стакан с остывшим чаем, — перегнули палку, вот и вдарили по шапке кого следует. Головка у нас крепкая, зазря людей держать не будет…
— Много народу вышло, — вяло соглашался отец, но в отсутствующем, устремленном в морозную стынь за окном взгляде его мерцала одна лишь устойчивая тоска, — вместе со мной сколько ехало…
— Там знают, что делают, — дед продолжал изучать донышко стакана, — с головой народ.
— Может, и так…
Дед, словно борзая, почуявшая добычу, мигом встрепенулся и требовательно уставился гостю в переносицу:
— Это как же прикажешь понимать, зятёк дорогой?
— Да знаешь, тестюшка, — неожиданно ожесточаясь, вызверился отец, — ты в здешнем домзаке два года дурака провалял и то, гляжу, облысел совсем, а ты походи с мое по этапам, покорми вшей в эшелонах да на баржах, тогда и молоти языком, кого зазря, кого не зазря.
— Видно, зятёк, — деда уже трясло знакомой Владу дрожью непримиримости, — горбатого…
— А ты меня, батя, не горбать, — вставая, оборвал его отец, — себе сначала хребет почеши, может, чего наметилось. Ты хоть раз в «боксе» статуей сутки простоял? а в камеру на двадцать человек тебя сто восемнадцатым втискивали? а в телячьем по неделе без воды возили? То-то и оно, тестёк, не с перебором ли врагов у вас завелось?
— Вот тебе, Лёшка, Бог…
— Не задержусь, батя, не задержусь. — Отец уже тормошил Влада. — Век без вас жили, проживем еще столько же… Вставай, сынок, погостевали и будет. В Сычевку пойдем, там отоспишься…
Владу было так тепло и уютно в привычных недрах широченной дедовской кровати орехового дерева, так не хотелось вставать и выходить в снежную сутемень декабрьского утра, но жесткие руки отца уже неумолимо властвовали над ним, и, подчиняясь их уверенной воле, он покорно поднялся, позволил облачить себя в свои зимние доспехи и безропотно потянулся следом за родителем к выходу.
