Петр спросил:
- Господин Щемилов, не пожелаете ли вы объяснить мне, почему идет речь о самодержавии пролетариата? Что же, вы, значит, признаете самодержавие, только хотите его перенести в другой центр? В чем же здесь шаг вперед?
Щемилов просто и спокойно ответил:
- Вы, господа собственники, нам ничего не хотите дать, ни золотника власти и обладания, ну, так что же нам делать.
- А ваши ближайшие цели? - спокойно спросил Рамеев.
- Ближайшая или дальнейшая, что там! - ответил Щемилов. - У нас цель одна: обобществление орудий производства.
- А земля? - звенящим выкриком спросил Петр.
- И землю рассматриваем, как орудие производства, - сказал Щемилов.
- Вы воображаете, что земли бесконечно много в России? - со злобною насмешливостью спросил Петр.
- Не бесконечно, ну, а все ж-таки на теперешнее население хватит, да и с избытком, - спокойно возразил Щемилов.
- По десяти, по сто десятин на душу? - издевающимся голосом выкрикивал Петр. - Так, что ли? Втолковали это мужикам, они и волнуются.
Щемилов опять посвистал, и сказал с презрительным спокойствием:
- Ерунда, почтеннейший, - мужик не столь глуп. А впрочем, позвольте спросить, что мешало противной стороне втолковывать мужику правильные мысли?
Петр сердито встал, и быстро ушел, никому не сказав ни слова. Рамеев спокойно посмотрел вслед ему, и сказал Щемилову:
- Петр слишком любит культуру, или, точнее, цивилизацию, чтобы ценить свободу. Вы слишком настаиваете на вашем классовом интересе, и потому свобода вас не так манит. Но мы, русские конституционалисты, на себе вынесем борьбу за свободу.
Щемилов слушал его, стараясь сдержать ироническую усмешку. Он сказал:
-- Да, мы с вами не сойдемся. Вам надо моцион на вольном воздухе делать, а нам еще жрать хочется, - не сыты.
Рамеев помолчал, и тихо сказал:
- Меня ужасает это одичание. Убийства, убийства без конца.
- Что делать! - усмехаясь, отвечал Щемилов. - Вам, небось, хотелось бы карманной, складной свободы для домашнего употребления.
Рамеев, с нескрываемым желанием прекратить разговор, встал, улыбаясь, протянул руку Щемилову, и сказал:
- Должен вас оставить.
Миша пошел было за ним, потом раздумал, побежал к реке, около купальни достал свою удочку, и влез в воду по колена. Давно уже он привык убегать к речке, когда печали или радости волновали его, или когда надобно было хорошенько подумать о чем-нибудь. Он был мальчик застенчивый и самолюбивый, и любил быть один со своими мыслями и мечтами. Холод воды, струящейся около ног, успокаивал его, и отгонял всю злость. Здесь, в воде, стоя с голыми ногами, он становился кротким и спокойным.
