1. В римской судебной процедуре, где общественное обвинение играло ограниченную роль, клевета считалась столь серьёзной угрозой для свершения правосудия, что в наказание лжеобвинителю ставили на лоб клеймо в виде буквы K (сокращения от слова kalumniator[22]). Давиде Стимилли первым подчеркнул важность этого факта в интерпретации «Процесса» Кафки – романа, в начальных строчках которого однозначно описывается клеветнический процесс («Кто-то, по-видимому, оклеветал Йозефа К., потому что, не сделав ничего дурного, он попал под арест»[23]). К., как утверждает Стимилли, – напоминая нам, что Кафка изучал историю римского права и собирался посвятить себя юридическому делу, – отсылает, вопреки всеобщему мнению, вовсе не к Максу Броду, а к клевете.
2. То, что клевета является ключевым понятием в романе – а возможно, и во всей кафкианской вселенной, столь сильно испытывающей на себе влияние мифологии права, – ещё более очевидно, если рассматривать букву К не просто как kalumnia, а как сокращение от слова kalumniator – «лжеобвинитель», и это может означать лишь, что главный герой романа и есть лжесвидетель – человек, так сказать, возбудивший клеветнический процесс против самого себя. Этот «кто-то» (jemand), чья клевета послужила толчком для начала процесса, – сам Йозеф К.
Внимательное прочтение романа не оставляет в этом никаких сомнений. И хотя, по сути, К. с самого начала знает, что суд вовсе не обязательно предъявит ему обвинение («Я не знаю, обвиняетесь ли Вы в чём-то», – говорит ему инспектор при первой же встрече>[24]) и что в любом случае положение «арестованного» не привнесёт никаких изменений в его жизнь, он всё равно так или иначе пытается проникнуть в судебные помещения (на самом деле совсем таковыми не являющиеся: это всего лишь чердаки, подсобки или прачечные, и, возможно, только в его глазах они и превращаются в здания суда) и спровоцировать процесс, который судьи будто бы и не собираются начинать. В том, что процесс не настоящий и существует лишь постольку, поскольку он сам в него верит, К. смело признаётся судебному следователю во время первого дознания. И тем не менее он не раздумывая отправляется в суд, даже несмотря на то, что его туда не вызывали, и там без какой-либо необходимости сообщает, что его обвинили. Точно так же, разговаривая с госпожой Бюрстнер, он без колебаний предлагает ей выдви нуть против него ложное обвинение в домогательстве (он, можно сказать, сам себя оговаривает). В конце концов, это именно то, что тюремный священник даёт понять К. в завершении их длительной беседы в соборе: «Суду ничего от тебя не нужно. Суд принимает тебя, когда ты приходишь, и отпускает, когда ты уходишь». То есть: «Суд не обвиняет тебя, он лишь принимает то обвинение, которое ты сам против себя выдвигаешь».
