— То мамка моя, — с готовностью объяснила Светлана Феде. — Ты иди, иди. Ведь отдохнуть-то надо?
Мать, в отличие от дочери, говорила мало. Лишь спросила:
— В город?
Федя кивнул. Пока он пил чай, Светлана подробно рассказала, как лучше пройти в город, чтобы не попасться на глаза фашистам. «Туточки овражек, там балочка».
В степи он снова натянул на себя маскхалат. Приближаясь к городу, еще издали заметил множество машин. Танки, самоходки, накрытые брезентом. Часовых не видно. Лишь по хрусту снега определил, что они прохаживаются где-то рядом.
Изучив на слух их маршрут, обернул ботинки тряпками, чтобы не скрипели, и пополз вперед. Прикинул взглядом: «Вот здесь одну мину поставлю и тут, и там». Проковырял финским ножом отверстие в мерзлом грунте и уложил туда мину с детонатором. Дальше пополз. Еще одну закопал. Достал третью. И вдруг совсем близко послышались шаги. А мина лежит, не замаскированная снегом. «Заметят черное пятно на белом фоне — тогда все пропало. И остальные найдут, размаскируют», — в одно мгновение пронеслась в голове эта мысль, а в следующее Зайченко плюхнулся на мину животом, прикрыл предательское пятно. Вовремя. Потому что мимо протопал наряд гитлеровцев.
Замела поземка. Федя продолжал возиться в снегу. Его как будто лихорадило: то мерз, то становилось жарко. Начиналась метель. Словно белым саваном прикрывала все вокруг.
На третий день он вернулся в часть. В полдень его пригласил к себе командир полка, горячо пожал руку. Комиссар преподнес подарок. Думал — обрадуется парень.
А тот вежливенько так поблагодарил и сказал:
— Вы извините, но подарок мне — что конфетка ребенку. Хоть сладко, да толку мало. Вы лучше примите от меня вот это. — И подал аккуратно сложенный листок.
— Заявление в партию? — Брови Демина удивленно поползли вверх. — Рановато же, Федя. Тебе ведь шестнадцать лет…
— Шестнадцать лет и пять месяцев, — уточнил паренек.
— Мало.
— Почему мало? — обиделся Федя. — Вы же сами говорили: «Неважно, сколько лет человеку, важно, как воюет». Я хочу воевать коммунистом. Вы должны помочь мне!
— Ладно, разберем на бюро.
Феде Зайченко отказали на бюро. Не его ли чувства выразил поэт Илья Френкель в своих стихах:
Он еще и щек своих не брил —
Между прочим, пятерых убил.
Он еще девчонок не любил —
Пятерых фашистов застрелил.
В партию не приняли его,
Плакал он — обидно до чего!
Плакал он, решение узнав,
Что же делать — не велит Устав…
Впрочем, Федя знал, что делать. И те, которые считали: попереживает да и смирится, явно недооценивали молодого бойца. Ведь сталкивались уже с его упорством… Парень так долго осаждал комиссара Демина, что тот обратился в политуправление фронта. Там разрешили принять Зайченко в партию в порядке исключения из общего правила.
