В ожидании процедуры отбора толпа пленных, одетых в рубища, долго слонялась по плацу. Светило весеннее солнышко, от земли исходил пряный аромат. Поодаль стояла группа немецких офицеров, ждала появления начальства. Миг — и они замерли. По ту сторону проволочных заграждений мелькнула фуражка коменданта. Его стройная, туго затянутая поясным ремнем фигура медленно и важно двигалась по дорожке. Как из-под земли вынырнул переводчик. Офицеры-немцы вытянулись в струнку. Пленные тоже, как предусмотрено лагерными правилами, приняли стойку «смирно».
Комендант остановился вблизи нашей группы, достал из кармана серебряный портсигар, взял две сигареты и, показывая их нам, что-то залопотал. Поляк-переводчик обратился к пленным:
— Господин комендант желает послушать русскую песню «Волга-Волга, мать родная…» Кто будет петь — выходи сюда, в сторону.
Все были очень удивлены этим предложением, поскольку немцы, опасаясь, что пленные могут распевать советские, антифашистские песни, вообще запретили любое пение. И вдруг такой каприз коменданта.
Переводчик сделал пять шагов вдоль ограды.
— Прошу, господин комендант ждет. Получите в награду по две сигареты.
Гробовое молчание было ответом на слова переводчика. Комендант ждал. Его дородное холодное лицо выражало нетерпение.
— Ну, кто же хочет спеть? Быстрее, быстрее, — волновался переводчик.
Но мы стояли, вперив глаза в землю, точно каменные столбы. Развлекать гитлеровца — ни за что!
Картинно подняв руку с зажатыми в ней двумя сигаретами, комендант прогнусавил:
— Вольха — Вольха, русиш мутер…
Кто-то не удержался и прыснул от смеха. И тут случилось непредвиденное. Плечистый детина, в потрепанной солдатской шинели до колен, протолкался вперед и замер в нерешительности.
— Неужели будет петь? — услышал я Володькин возмущенный шепот. — Вот паразит, продажная шкура…
Между тем мужчина выпрямился, набрал полную грудь воздуха и сильным, волнующим баритоном затянул:
Волга-Волга, мать родная,
Волга русская река…
Комендант слушал, довольно ухмыляясь, офицеры одобрительно кивали головами, как бы подбадривая певца. А мы, еще минуту назад с презрением смотревшие на певца, вдруг замерли от нахлынувших чувств. Все мы мысленно перенеслись на нашу необъятную Родину. А голос звенел и звенел:
Что ж вы, черти, приуныли?
Эй, ты, Филька, черт, пляши!
Грянем, братцы…
Песня внезапно оборвалась, как видно, у исполнителя от волнения и голода не хватило духу. Немец снисходительно швырнул на землю сигареты, однако пленный не спешил их поднимать. Тогда из передних рядов выскочило двое, но раньше, чем они успели нагнуться, певец наступил деревянной колодкой на сигареты и растер их по земле.
