Впрочем, о моряке говорят разное. Ходят слухи, будто он попал в санитарную команду, другие утверждают, что он работает на кухне.
В последнюю декаду февраля 1943 года участились вызовы. Приходит и моя очередь. Полицай выкрикивает:
— Майор Пирогов!
Пройдя за ворота лагеря, я впервые после гражданской войны увидел белоказака, настоящего белоказака, сущего деникинца. Новые хромовые сапоги, красные лампасы, кокарда, залихватский чуб. Я просто остолбенел. Полицай толкнул меня:
— Сюда, направо.
И вот я сижу в комнате наедине с Типом. Давненько не виделись. Он любезно пригласил сесть.
— Пирогов Андрей?
— Да.
— Русский?
— Да.
— И я русский…
Мне вдруг смертельно захотелось двинуть его чернильницей. Но я уже поплатился в Керчи и Симферополе за свою горячность. Самое испытанное средство — молчать.
— И я русский, — продолжал Тип. — Люблю свою нацию, великую, сильную…
Тип долго тасовал карты, прежде чем открыл козырную масть.
— Гляньте-ка на этих молодцов! — показал он за окно, где прогуливалось несколько белоказаков.
Предупредив, что я могу быть с ним откровенным, что сам он с Дона, пострадал от большевиков и теперь знает, за что борется, Тип продолжал:
— Истинно русские люди ныне объединяются, чтобы сражаться с Советами за свободную Россию.
— Русские люди борются сейчас против тех, кто пришел на их землю грабить и убивать, — не сдержал я обет молчания.
Тип выпучил серые, бесцветные глаза. Я пояснил:
— Вы сами просили быть откровенным.
— Да, но я должен вам сказать, что Советская Россия проиграла войну безоговорочно и навсегда, — не унимался Тип. — Рождается новая Россия, и вам стоит побеспокоиться, чтобы не опоздать на поезд и занять в нем приличное купе.
Несмотря на кипевший во мне гнев, я ответил ему совершенно спокойно:
— В России, о которой вы твердите, для меня не найдется места, потому что такой России нет и не будет.
— Вы что?! — Тип побагровел. — Большевистскую агитацию проводите? Не рекомендую! Попадете в подвал, не то запоете, там быстро собьют гонор, покажут кузькину мать…
Тип сразу потерял ко мне интерес. Видимо, так кончался у него разговор не только со мной. Вошел полицай. Я встал и поплелся к двери. На душе было спокойно, даже очень спокойно. Тип давно «обрабатывает» наших офицеров, агитирует вступать в сколачиваемую немцами «русскую» армию. Да, неважные, видно, дела у фрицев, если они вынуждены делать ставку на предателей. В бараке я слышал рассказ о том, как один подполковник, вызванный для «обработки», бросился на Типа с кулаками и основательно его отдубасил.
